почти уж вышит. Закончить надо.
Вид романический… Очей ее отрада.
А маменька-то шибко на садовника Данилу осерчала. Как можно! Das ist schreklich, das ist nicht gut[60]!
Две ивы над водой склонились – что за прелесть! Две подруженьки давно её здесь ждут. Вишь, косы длинны распустили, точно волосы в воде полощут они сначала, а после об женихах шуршат да шепчут в горести-печали.
Негодницы! Уж так пригожи – диво! А пруд глубок. Вода черна. Лишь лист упавший, стрекозы полет…
Кругом все сонно… Вот пчела, в беседку залетев, жужжит… Но вот застыл денёк июльский, спит. Так тихо… Знойно… Птички петь уж утомились. Лишь по утрам их гомон, щебет из окошка спальни доносились.
Жара упала на именье. И всё застыло зноем. В душе у Natalie смятенье: «Ах, я его не стою…»
– Oh, Natalie, please, tell me, where are you? What are you doing now?[61]
Ах, это гувернантка – вредная miss Ellen! Нет от нее нигде покою! Спокойно посидеть не даст, на солнышке понежиться да насладиться тишиною.
– You must study now, did you forget, my dear?[62]
И что же, аль в беседке затаиться? О нет, противной miss ответствовать она не станет. Нельзя ей уходить, в дом торопиться! Вдруг он теперь сюда заглянет… Но отчего же не было его вчера, дня третьего? Не мог ее забыть, о нет! Однако неужели и сегодня не придет корнет? Нет, верно, уж на бале он будет: как не быть ему?
Уж вечереет. Того гляди, съезжаться гости вот-вот начнут.
Так скоро день пройдёт. Она еще маленько подождет. В ротонде, где часто видятся они, где навевают думы сон…
Да где же он?
Взирает из беседки Natalie: ma tante с maman… А вот и гостьи.
Они гуляют на лужайке под зонтиками. Беседуют, оживлены. О чем же? Верно, о спектакле, об актерах театра в именьи Михайлы Иваныча, соседа их.
Однако ж воспитание хорошее, манеры сосед имеет. И то сказать, в Москве, в Собраньи Благородном состоит. Помещик-то старинной, да происхожденья он хорошего – из немцев оный род ведет. Да, как же маменька disait autrefoi[63]?.. Ах, «буде оный из дворян», да «благородные дворянские да княжеские роды то». И что ж еще? В списке родов дворянских древних, внесенных в книгу родословную, он значится и к батюшке царю да к христианству нашему обязанность свою отменно исполняет, и при дворе бывает. Да человек добропорядочный: игры азартные его совсем не привлекают. И не урод, не приведи Господь, не карла, да и не хват… А главное: именье у него какое, и лон лакей[64] – безмерно он богат! Беда одна: уж старый вовсе он, и толст, и лысоват Михайло-то Иваныч, а лета от тридцати до тридцати пяти имеет – иль поболе? Maman намедни сказывала, да она все об своем думу-печаль имела, вот и запамятовала!
Тут Natalie задумывается, грезит, вспоминает: «Сельце его Михайловское, да и Петровское», и «в… ской округе сельце еще какое?..» А всего – как маменька-то сказывала? «Quatre-vingt! Как это? Ах, осьмьдесят с лишком душ пола мужеска»… Богат он очень… роду княжеского… И Бога помнит – вон церковь старую да ветхую он повелел от-ре-ста… запамятовала слово!
Так нынче церковь вся как новая! И колокол – бьет звонко… ах, вот снова:
Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!.. Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!..
То