глаз.
Вечером позвонил Даниэль и сказал, что ждёт её возвращения, чтобы вместе посмотреть квартиру – он предложил съехаться, чувствуя, что они «на одной волне». Слушая его возбуждённо-радостный голос, София не смогла сказать, что не уверена в том, что готова к такому шагу, и просто ответила:
– Жду не дождусь момента, когда увижу квартиру. Целую.
В обед следующего дня, она как раз наливала себе чай, когда услышала крик мамы с улицы. Выпрыгнув из дома в пижаме и тапочках, София замерла у края дороги, пытаясь осмыслить происходящее. Мама сидела на коленях перед машиной, а рядом на асфальте лежал Цезарь. Водитель злосчастной машины что-то говорил, но София, упавшая рядом на колени, не слышала. Кот тяжело и прерывисто дышал, словно пытаясь протолкнуть воздух в лёгкие, которые не хотели работать. Из его рта и носа вытекали тонкие багряно-красные ручейки.
– О господи…, – запричитала мама, закрыв лицо ладонями.
София будто окаменела, как от взгляда Горгоны, и наблюдала, как дыхание кота затихло, а жёлтые глаза заволокло мутной пеленой. Казалось, прошла целая вечность, но в действительности всего около трёх минут с момента, как София выбежала из дома и до момента как Цезарь – её верный друг на протяжении почти десяти лет, отдал душу Богу, к которому сейчас так взывала мама.
Позже, она свернулась клубочком на кровати, всё ещё надеясь, что вот-вот проснётся и освободится из плена кошмара. В комнату зашёл папа. Он сел на край кровати и тяжело вздохнув, сказал:
– Детка, я похоронил его в саду под гортензией. Там ему будет спокойно.
– Он умер, папа, ему всё равно, где лежать.
– Я знаю, как тебе плохо, я тоже буду скучать по нему, – вздохнул отец, – но ты должна понимать, что он не мог остаться с тобой навсегда, рано или поздно старость бы взяла своё.
Он легонько похлопал Софию по спине и добавил, прежде чем уйти:
– Ты ведь не виновата в его смерти, дорогая, это просто несчастный случай.
Почему же казалось, что виновата именно она? Это было глупо, нелогично и абсурдно – думать, будто все несчастья связаны с тем, что Даниэль каким-то образом украл её удачу. Но она была почти уверена: она не сошла с ума.
София поставила телефон на беззвучный режим, не решаясь открыть ни одно из сообщений Даниэля или взять трубку. Нервное напряжение навалилось неподъёмным грузом, и она выпала из реальности на несколько часов. Во сне Цезарь говорил ей: «Зачем ты так со мной, Фифи? Почему ты выбрала его вместо меня?»
Проснувшись задолго до рассвета, София лежала, уставившись в потолок, и размышляла о том, что делать дальше. Она любила Даниэля, но жить в постоянном страхе перед новым днём было невозможно. Но как поступить?
Никто не поверит в такой бред, так же как никто никогда не верил в силу исполнения желаний. Ещё будучи ребёнком, она пыталась сказать об этом родителям, но они словно не замечали ничего необычного и лишь повторяли: «У тебя чересчур живое воображение, Фифи». Постепенно София бросила эти попытки, смирившись с тем,