Ты – моя тьма. Prompt Argentum

напрягается, но она лишь слегка наклоняет голову. В уголке рта – тень чего-то, что могло бы стать улыбкой.

      Солнечный луч скользит по наручникам. В следующий раз здесь будет звучать скрипка.

      И я уже ненавижу себя за то, как жду этого…

      Она уходит в свою реальность оставив после себя игру света и ветра на волосах, а я, возвращаюсь в свою.

      Дверь закрывается. Свет гаснет. Охранники хватают меня под локти, их пальцы впиваются в больничную робу, но я уже не здесь.

      Я – в том моменте, где её волосы колыхались, как тёмное море с лунными дорожками.

      Где скрипка была обещанием, а не оружием. Где она смотрела на мой лабиринт и, кажется, видела выход, который я сам не нарисовал.

      Она вернётся.

      Коридор. Камера. Холодный пол под босыми ногами. Я сжимаю кулаки, пока не заболят костяшки, и глухо смеюсь.

      Я тоже буду ждать.

      А пока – ветер в решётке окна напевает ту мелодию, которую она, может быть, сыграет. И я слушаю.

      Впервые за долгие годы – слушаю.

      ____________

      Идеально чистая белая плитка.

      Футляр чёрный, лакированный, с холодным блеском.

      Я не смотрю на него – только чувствую. Как будто он излучает тихое напряжение, как наэлектризованный воздух перед грозой.

      Наручники сегодня тугие.

      Металл впивается в запястья, но я не шевелюсь. Солнечный зайчик ползёт по полу, дотрагивается до её туфель, потом – до футляра.

      Я медленно поднимаю взгляд.

      Её пальцы лежат на защёлках.

      Те самые, что обещали что-то острое.

      – Играй, – говорю я. И это звучит почти как приказ.

      Она щелкает замками. Я не дышу.

      «Бах. Chaconne.»

      Смычок врезается в струны, и первый аккорд бьёт мне в грудь, как удар. Я сжимаю кулаки, наручники впиваются в кожу, но боль теряется где-то в вибрации воздуха. Она играет. И это…