минута казалась целым часом. Я пыталась вцепиться в те последние воспоминания о Мэри, ловила себя на том, что вспоминаю ее смех, ее глаза, полные жизни. Но потом воспоминания оборачивались пеленой горя и утраты. Сил почти не осталось. Я почувствовала, как тело начинает предавать меня, и вскоре погрузилась в сон.
Вечером папа пришел с пакетиком экспресс-тестов для проверки содержания наркотиков в моче. Я смотрела на эти полоски с невыносимым чувством унижения и опустошенности. Опухшая от рыданий, я пописала на эти чертовы полосочки и уверенно передала их родителям. Чувство их недоверия раздирало мою душу.
«В следующий раз я нассу вам на кровать».
Я всегда была их девочкой – той, для кого доверие было немым обязательством перед родителями. Но сейчас мы все трое собрались в моей ванной комнате, словно в ловушке, в ожидании, что покажет тест, который должен был развеять все сомнения и страхи.
Спустя несколько мучительных минут экран теста, наконец, прервал натянутую тишину. Результат показал полное отсутствие наркотических веществ. Я никак не отреагировала, а отец сделал долгожданный выдох, и на его лице распустилась улыбка, полная искренней радости и облегчения. Он крепко обнял меня. Мама, излучающая такую же смесь счастья и облегчения, быстро выкинула коробку и тест в мусорное ведро, словно попрощавшись с тенью недоверия и неопределенности. Затем она присоединилась к объятиям.
– Обидно, что вы мне не доверяете, – чуть попятилась я, смотря то на отца, то на мать.
– Мы были обязаны это сделать, – мягко произнес папа. – Мэри была хорошей девушкой, и мы никогда не замечали за ней никаких серьезных проблем, особенно связанных с наркотиками. Я понимаю, что бывают случаи, когда подростки увлекаются курением травки, но то, от чего она ушла из жизни, – это был мощный синтетический наркотик, как нам говорили копы. Только Богу известно, как она могла иметь доступ к нему и почему она сделала то, что сделала…
Ах да, я забыла упомянуть, что моя семья была верующей. Истинно верующей, с глубокими убеждениями, которые пронизывали каждый аспект нашей жизни. Правда, хоть они и придерживались строгих традиций, мне повезло: не заставляли молиться перед сном. Но каждое воскресное утро мы посещали католическую церковь, пока мне не исполнилось четырнадцать лет. Тогда я решилась высказать свои мысли, что хочу сама прийти к вере, что когда буду готова, обязательно поверю во все это. И, как ни странно, родители восприняли мою позицию с необычным спокойствием, что даже немного удивило.
Я никогда не понимала всех этих ритуалов, приходов, концепций рая и ада. Для меня они были частью некоего далекого мира, непонятного и трудного для восприятия. Единственное, что привлекало мое внимание в этой религиозной атмосфере, так это святые отцы в своих черных сутанах с колоратками [см. прим. 1].
«Да простит меня Бог», – думала я, когда посматривала на очередного священнослужителя. Представляла, как он берет мою сочную киску на алтаре. Поговорка с «божьей помощью» обрела бы новый смысл.
– Прости