– хуже, чем утром. Скоро смерть придёт за ней…»
Ей казалось, что тьма в комнате сгущается вслед её мрачным мыслям. Невидимые пальцы ночи смыкались над огоньком свечи, того и гляди совсем погаснет. В том же положении была и её жизнь. Голос продолжал звать её за собой, в дорогу, в неизвестность, во мрак. Она размышляла: «Если это существо может взмахом руки воскрешать от смерти и исцелять самые смертельные раны, то тем более у него должны быть тысячи прислужников».
С каждой ночью ей было всё труднее уснуть. Но сейчас глаза просто отказывались закрываться. Нарастающее чувство тревоги и гнетущая тишина заставляли сердце беспокойно биться. Упражнения в магии помогали успокоиться и сконцентрироваться. Усилием воли она зажигала и гасила две соседние свечки трехсвечника, стараясь не навредить главной. Несколько раз получилось, но, к сожалению, сделать что-то большее она просто не могла – слишком мало сил, слишком мало веры. Пока Раймил был жив, он говорил, что её силы больше проявляются в намоленных стенах церкви или в близи божественных артефактов, но это значило что дар ослабевал, когда девушка остается одна. Она чувствовала себя муравьём, потерявшим дорогу домой, единственной звездочкой на мрачном ночном небе. Это было так неправильно, и так страшно
Миелу бросало в дрожь, когда она представляла себе, как огромен и опасен мир и как слаба и беспомощна она. «Идти за пределы родной деревни – нет, слишком опасно». Так сложилось что о внешнем мире она знала в основном из страшилок и предостережений старших селян: «Вестимо на западе и мертвецы подымаются со своих кладбищий!». Или «И к востоку не ходи, как кровушку из тебя всю выпиют и будешь мумлеть от света Божьего!» Взрослые всегда произносили эти слова маша пальцем. Миела тряхнула головой чтобы отвлечься от этих слов. «Сколько же суеверий было в Февиле пока сюда не пришел священник Раймил?! – задумалась она – Ох… Хорошо, что меня с детства учили церковному языку, а не деревенскому говору. Хвала Ирнару что всегда посылал друзей из богатых семей и знати. Когда мне придется уходить из деревни, я хоть не буду выглядеть как необразованная крестьянка». И она продолжила играть с пламенем свечи.
Лидия проснулась. Наверное, моргание света разбудило ее:
– Маетно тебе Миела? – спросила она, хотя это скорее походило на утверждение.
– Да, но я не хочу об этом говорить, – призналась девушка, не привыкшая врать. «Что толку?! Всё равно скоро начну… Как сказать другим что со всей деревни выжила только одна я? Ещё посчитают колдуньей, а как узнают о голосах в голове – точно казнят. Врать придется, и притом нагло и много».
– Вижу, что маетно. – покачала головой старушка – Ты чем чахнуть от горя и убиваться по спасенным, приклони лучше голову, раны на душе, они ни одной лишь работой, но и сном лечатся.
У старушки был усталый неспешный голос, она часто делала долгие паузы и остановки, но несмотря на медленную речь она всегда отличалась ясным умом, до этого дня.
– Знаю, что лечатся, – кивнула