этот халтурщик, зять Радомского. Нагородил извинений и слов любви. Йозеф слушал рассеянно, но в целом явление Валеры неплохо вписалось в его нынешнюю радость. В какой-то момент Йозеф почувствовал желание распорядиться собой так же, как распоряжаются собой солнце, вода и воздух. Надо – бери. Он пошёл в дом и сыграл смешному Валере Седьмую партиту Баха.
И вот – кто бы мог подумать! – на другой вечер Валера пришёл опять. Незримо, вместе с Откой и девочкой. Пришла и боевая подруга, скрипачка Марианна, но пока не заходила в сердце – слушала издалека…
Число паломников в область Баха росло с каждым днём. Купол любящего внимания обнял Йозефа, и слышались уже иноязычные голоса. Йозеф с удивлением констатировал, что, оказывается, понимает с десяток европейских языков.
Это было похоже на то, как если бы очень долго почтовый ящик Йозефа был «вне зоны действия сети» и вдруг, в один солнечный день, стал доступен – так что все пришедшие за годы послания в одночасье засыпали его, ослепили и оглушили любовью.
С тех пор каждый день он забирал свою «группу» и вёл по предписанному маршруту – в целебную область Баха. Это была его служба – армейская или монашеская, скромный труд по сопровождению искренних душ.
Поход не всегда бывал успешен. Случалось, сердце, как загнанный мотор, который заставили взять скорость, не предусмотренную конструкцией, вдруг замедлялось. Посетители таяли, и сталкер полумёртвым отползал на диванчик. Здесь, упав лицом к потолку, он отдыхал – при этом совсем не чувствовал себя, а как бы являлся воздушным пространством, в котором колышется музыка. Это отсутствие собственного «я» наполняло душу беспричинным блаженством. Деревянный, сто раз протёкший потолок возвращал его к реальности – Йозеф цеплялся взглядом за какой-нибудь гвоздик, за тёмный развод или засохшего мотылька – и приходил в себя. Надо было глотнуть воздуху, что-нибудь поесть и отоспаться, чтобы на следующий день снова начать дорогу.
Однажды, играя прелюдию о снятии с креста, Йозеф споткнулся о вопрос. Его задала Отка. «Разве мы идём по Иудее?» – удивилась она. Йозеф огляделся: земля, по которой он вёл своих паломников, не была выжженной. Над ней вился ветер буковых рощ, цвели анемоны. Кантор церкви Святого Фомы не любил изнуряющую жару и поместил возлюбленного Христа в прохладу лютеранского храма.
В удачные дни Томаскирхе[4] становилась кульминацией их похода. Бывало, краем глаза путникам удавалось увидеть Кантора, а однажды Йозеф со товарищи стали свидетелями расправы. Кантор огрел тростью одного из своих прославленных учеников – за чрезмерное пристрастие к нон легато[5]. Наказанный горбился и хихикал – ему вовсе не было обидно. Он знал, что величайший проучивает его любя.
В день, когда Отка спросила про Иудею, их путь задался. Пройдя дорогой фуги, в самом её финале – там, где пауза переходит в вечность, Йозеф со своей паствой остановился при входе в церковь, как экскурсовод с группой туристов. Дальше каждый сам нёс свою молитву.
Паломники