об эфиопах, – вполне естественно придал нубийско-египетскому зодчеству колоссальный размах: ведь здесь, где глаз привык взирать на огромные природные полости, всё, созданное человеком, без грандиозных масштабов выглядело бы унизительно мелким. Что значат статуи привычных размеров, милые портики или изящные пилоны перед исполинскими залами, у порога которых только колоссы могут сторожить вход, а внутри опираться о гигантские колонны?»
Готическая церковь, по всему видно, берёт исток в простом подражании лесному своду деревьев с их ветвями, перекинутыми аркой для какого-нибудь торжественного шествия. Обвязки на «расколотых» колоннах в храме до сих пор похожи на зелёные ветви, которыми их связывали. Никто не пройдёт по дороге, прорубленной сквозь сосновый бор, чтобы не поразиться «архитектурному» виду этого пространства, особенно зимой, когда все прочие деревья стоят голыми, а сосны сомкнутся над головой, образуя невысокую «саксонскую» арку. В сумерках зимнего леса легко увидеть вдохновение для цветных витражей готического собора – это образы западного неба, проступающего сквозь переплетения голых ветвей. И разве любой, кто любит природу, войдя в древние постройки Оксфорда или английские соборы, не почувствует, что там дух леса одержал верх над умом зодчего, а его резцы, пилы и рубанки лишь воспроизвели мотивы папоротников, цветущих стрел, лик полыни, вяза, дуба, сосны, ели и пихты?
Готический собор – это каменный цветок, распускающийся под неустанной жаждой гармонии в человеке. Гора гранита зацветает вечным цветком, и в этом камне мы видим и воздушную лёгкость, и утончённую отделку, и ясную перспективу, свойственные красоте растений.
Так же, как мы должны обобщать личное, а общее придавать личностному звучанию, – только тогда История обретается текучей и истинной, а Биография глубокой и величественной. Подобно тому как в архитектуре персы, создавая стройные колонны и капители, вдохновлялись стеблями лотоса и пальмы, так и их великолепный двор оставался кочующим, перенимая привычки диких племён: весну проводили в Экбатанах, лето – в Сузах, а зиму – в Вавилоне.
В ранней истории Азии и Африки два противоположных начала – кочевье и земледелие. Климат и рельеф этих материков вынуждали народы к перекочёвкам, а осевшие, пользуясь плодородием почвы или выгодой торговли, строили города и боялись нападений кочевников. Отсюда земледелие становилось религиозным долгом, чтобы удерживать народ от опасной бродяжьей вольницы. И поныне в цивилизованных Англии или Америке эти инстинкты продолжают стародавний спор и в общественной, и в частной жизни. Кочевников Африки гнали с пастбищ бешеные оводы, загонявшие скот в безумство, и племена спасались бегством в засушливые высокие районы. Кочевники Азии странствовали в поисках пастбищ. В Европе и Америке кочевничество стало «торговым» или «познавательным» – это, конечно, прогресс