ксист попадается неболтливый, не пристаёт с глупыми вопросами, не рассказывает идиотских историй. Впрочем, болтливого всегда можно заткнуть резким словом. Но таксисты, как правило, неплохие психологи, и почти всегда понимают, когда клиент не расположен к беседе. А может, запах алкоголя меня выдаёт, поэтому водитель сидит тихо, и даже не смотрит на меня в зеркало, сосредоточен на дороге. По мне видно, что я не собираюсь мочиться или блевать у него в салоне, или творить ещё какую-нибудь дичь. Просто управленец крупной компании перебрал на корпоративе и отправляется на такси восвояси. Странное слово, восвояси, в нём слышится что-то восточное, японское, даже самурайское. Какие только глупые мысли не приходят в голову по пьяни. По пьяни, тут явно итальянские мотивы. Самурай женится на итальянской медсестре, и она получает двойную фамилию – Попьяни-Восвояси. Кажется, у меня внутри живёт маленький неадекватный филолог, просыпающийся, когда доза потреблённого мною алкоголя превышает какой-то допустимый предел.
Таксист хитрит, везёт меня длинной дорогой, но я не против. Просто смотрю в окно, на вечерний город, на огни, машины, редких в это время пешеходов. Мы едем по мосту, фонари отражаются в чёрной речной воде. У берега пришвартованы лодки и водные велосипеды, в завтрашний выходной они расползутся по реке в обе стороны, мешая пенсионерам рыбачить. Днём там агитировали несколько групп от разных кандидатов в президенты , а сейчас на набережной пусто. Я вытягиваюсь на заднем сиденье и откидываю голову на подголовник. Я специально выбирал машину побольше, отмахиваясь от назойливых бюджеток типа «поло-седанов» и Рено Логан, как от мух. Натуральная кожа приятно холодит бёдра через тонкие джинсы, и я думаю, а не заехать ли к какой-нибудь из своих подруг, но я никого не предупреждал, и не люблю принимать импульсивные решения. А может, я просто недостаточно выпил. Мне хочется, чтобы таксист свернул с ярко освещённого проспекта на улицы потемнее, но я молчу, просто прикрываю глаза.
Сидеть становится неудобно, и я сперва не могу понять, в чём дело. Это телефон настойчиво вибрирует в моём кармане. Звонки в такое время не предвещают ничего хорошего, но я в любое время на посту, поэтому лезу в карман, нащупывая скользкий, как рыба, металлический корпус аппарата. Телефон ярко светит мне в лицо, заставляя меня зажмуриться, и цифры пляшут у меня перед глазами, складываясь в номер. Это Тайпан. Конечно, он не записан в моей телефонной книге, да и фамилия у него не совсем такая, но очень похожая, и он знает, что ему нельзя звонить на этот номер со своего, и от этого телефон в моей руне становится ещё холоднее. Не сегодня. Тайпан ждал очень долго, подождёт ещё. Говорят, он тоже баллотируется в президенты , но я не знаю, зачем ему это. Я понимаю, что он делает мне одолжение, звоня со своего личного, но мне просто нечего ему сказать. Алкоголь затуманил сознание и отнял силы, но вместе с тем принёс безразличие и безмятежность. Силы и разум – это справедливая (в моём случае) плата за мнимое спокойствие.
А вот и дом. Пятна света от фар пляшут на кирпичной стене, на полосатых светоотражателях шлагбаума. Мой пульт управления я оставил на рабочем столе вместе с ключами от машины, поэтому я выхожу здесь. Даю таксисту слишком много, даже для щедрого пьяного клиента. Он резко газует, чтобы я не успел одуматься. Летняя ночь прекрасна даже в этом городе, стоит только найти укромный уголок. Наш двор густо усажен старыми липами, и их густые кроны скрывают несколько тусклых фонарей. Липы давно отцвели, но я даже сейчас чувствую их густой медовый липкий запах. Липкий запах лип, мой маленький филолог опять довольно потирает маленькие сухие ладошки. Когда я выйду на пенсию, обязательно займусь пчеловодством и поставлю на балконе пару ульев, буду на старости лет пить чай с липовым мёдом. Ненавижу мёд.
Подъезд величественный, как древнегреческий храм, сплошные пилястры и капители. Охранять такое великолепие должны два гоплита, но на них, как всегда, не хватило денег. Тяжёлая дверь неохотно впускает меня в подъездное нутро. Консьержа нет на месте, но оно и к лучшему. «Входите», – говорит мне добрый электронный голос из открытых дверей лифта. Внутри никаких рисунков, надписей и обугленных кнопок. Электронный голос следит за своим подтянутым телом из стекла и стали. В отражении я вижу своё бесстрастное лицо. Кажется, мне пора в парикмахерскую, и Стелла позавчера тоже что-то такое говорила. Лифт тихо-тихо жужжит и незаметно останавливается. Электронный голос услужливо называет номер этажа. Под действием алкоголя всё видится по-новому, и раньше я не замечал, насколько он богат обертонами. Этот голос мог бы петь в опере.
Лестничная клетка скупо освещена, моя длинная тень стелется от лифта до двери. В ней нет глазка, потому что я люблю сюрпризы. Как обычно, у дверей сидит соседский кот, безволосый и складчатый, как мошонка. Алкоголь настигает меня, как только я переступаю порог квартиры, сил хватает только на то, чтобы раздеться, разбросав одежду как попало, и повалиться на кровать.
Конечно, я не заводил будильник, поэтому мне очень долго казалось сквозь сон, что где-то во дворе играет странная музыка, словно готтентоттский оркестр стучит в барабаны и дует в костяные флейты. Большой готтентоттский академический симфонический оркестр. Мой рингтон выделяется из тысяч остальных, именно он помогает оторвать мою похмельную голову