ся с горизонтом, быстрый топот лесных антилоп-нильгау глубокими ночами, стада изнуренных жаждой диких буйволов на берегу озера Сарасвати в палящий полуденный зной, красоту разноцветных лесных цветов в уединенной холмистой обители, густые заросли цветущего пламени дерева дхак, – весь этот исполненный красоты мир кажется мне чудесным сном, привидевшимся на исходе праздничного дня когда-то давно, и нигде на земле больше не сыскать такого места.
Мне довелось узнать не только лес, но и столько самых разных людей.
Дорогая Кунта́… Думая о ней, я словно и сейчас вижу, как эта бедная женщина, постоянно погруженная в ежедневные домашние хлопоты, вместе с детьми собирает дикие плоды в бескрайних лесах Шу́нтхии и Бойхара. Или как холодной лунной ночью она стоит у колодца в уголке двора моей конторы в Аджмабаде в надежде забрать остатки вареного риса после моего ужина.
Порой я вспоминаю Дхату́рию… замечательного мальчика-танцора Дхатурию! Из-за неурожая на юге, в районе Дхоромпу́ра, Дхатурия перебрался в практически заброшенные лесные деревушки Лобтулии в надежде пением и танцами заработать себе хоть немного средств к существованию. Какая счастливая улыбка расцветала на его лице, когда ему удавалось полакомиться жареными зернами проса и тростниковой патокой! Дхатурия был красивым мальчиком лет тринадцати-четырнадцати – вьющиеся волосы, большие глаза, немного девичьи повадки. Матери и отца у него не было, и не осталось никого, кто мог бы присмотреть за ним, поэтому эти заботы легли на его плечи… И куда его унесло течение жизни?..
Не забываю я и добродушного Дхаота́ла Ша́ху, местного ростовщика. Как он сидел, бывало, в углу моей соломенной хижины и колол крупные бетелевые орехи.
Помню бедняка-брахмана Ра́джу Па́нде. Он будто и сейчас сидит недалеко от своей маленькой хижины в лесной гуще и пасет трех буйволов, напевая что-то под нос.
Весна пришла в холмистые края Мохаликхару́па и опустилась на лесные просторы у подножия гор; желтая россыпь цветов дерева голголи́ покрыла все уголки Лобтулии и Бойхара; в полдень багрово-медный горизонт подернут дымкой из-за песчаной бури; ночью холмы Мохаликхарупа охвачены гирляндами пламени – то горят заросли дерева сал. Сколько разных судеб довелось мне узнать: живущих в крайней нужде мальчиков и девочек, мужчин и женщин, своенравных ростовщиков, певцов, лесорубов и нищих. Сколько причудливых историй от лесных охотников я слушал, сидя поздно вечером перед своей соломенной хижиной: как они отправились глубокой ночью в заповедный лес Мохонпу́ра, чтобы поохотиться на диких буйволов, и увидели там на краю ямы, засыпанной ветками, огромное лесное божество – покровителя буйволов.
Я поведаю вам обо всех них. Во мне и сегодня живы воспоминания о многих причудливых течениях жизни, с мягким журчанием струящихся по незнакомым каменистым тропинкам, на которые редко ступает нога городского человека. Но это совсем не радостные воспоминания. Я своими руками разрушил эту нетронутую обитель природы, и лесные божества никогда не простят мне этого. Я слышал, что, если самому признаться в совершенном преступлении, это немного облегчит его тяжесть. Поэтому такова моя явка с повинной.
Глава 1
Это было лет пятнадцать-шестнадцать назад. Я тогда получил степень магистра наук и жил в Калькутте. Какие только пороги я ни обил, но найти работу так и не смог.
Был день Сарасвати-пуджи. Я уже давно жил в общежитии, поэтому управляющий выгонять-то меня не выгонял, но неустанно засыпал напоминаниями об оплате аренды. Проснувшись, я увидел, что в общежитии с размахом отмечают пуджу, и понял: сегодня всё закрыто и бесполезно идти в ту пару контор, на которые я немного надеялся, – будет лучше просто погулять по городу и полюбоваться изваяниями богини Сарасвати.
В это время ко мне подошел один из слуг, Джогонна́тх, и вручил небольшой листок бумаги – очередное напоминание от управляющего. В нем говорилось, что сегодня в общежитии устраивают праздничный обед по случаю Сарасвати-пуджи; я задолжал аренду уже за два месяца – если я сейчас же не передам со слугой по меньшей мере десять рупий, с завтрашнего дня мне придется есть в другом месте.
Это было совершенно справедливое требование, но в моих карманах, за исключением пары рупий и нескольких анн[1], не было больше ни гроша. Я ничего не ответил и вышел на улицу. Там из самых разных уголков доносились звуки музыки, в улочках резвились дети, привлекали взгляд разложенные на блюдах разнообразные сладкие угощения из лавки Обхо́я, по ту сторону дороги, у ворот в студенческое общежитие, играли на инструментах музыканты. Люди группками возвращались с рынка, закупив цветочные гирлянды и всё необходимое для пуджи.
Я раздумывал над тем, куда пойти. Прошел уже год с небольшим, с тех пор как я уволился из школы в Джораса́нко и сидел без дела – ну как сидел, я обошел раз десять различные торговые конторы, школы, газетные издательства, дома состоятельных людей, – и везде получал один ответ: свободных мест нет.
Вдруг я увидел, что навстречу мне идет Шоти́ш. Какое-то время мы жили с ним вместе в индуистском общежитии при колледже[2]. Сейчас Шотиш работает