чуть усталыми глазами, в которых жила безмерная любовь к детям.
У них было трое детей. Старший, Антон, уже носил круглые очки, унаследованные от отца, и смотрел на мир сквозь стеклянную тишину своих карих глаз. Его волосы были темны, как безлунная ночь, а характер – спокойным, наблюдательным, будто он всегда чуть раньше взрослел, чем должен был.
Средней была Лиза – вихрь в платье, лёгкая и быстрая. Её волосы напоминали солнечные лучи, а пальцы всё время были испачканы красками. Она рисовала на всём, что попадалось под руку – на бумаге, на стенах, на лице брата…
А младшим был Володя. Ему было всего восемь месяцев, но он уже пытался лепетать слова, понимая удивительно многое. У него были волосы цвета пшеницы и глаза, как у Марии – добрые и светлые.
Дом жил своим светом. По вечерам вся семья собиралась в гостиной: отец играл с детьми в шахматы, рассказывал о звёздах и вращении планет, Лиза устраивала театральные постановки, Володя лепетал в такт, а Антон смеялся и подыгрывал, будто забывая на миг обо всех своих раздумьях.
-–
– Ма-а-а-м! – раздался вопль из комнаты, полный возмущения и комичности.
Антон выскочил с такой скоростью, словно за ним гнался лично Ленин с указом о срочном призыве на чистку картошки.
– Лиза опять нарисовала мне усы, пока я спал!
В углу стояла маленькая Лиза с сияющим лицом и фломастером за спиной. Щёки её пылали – не от стыда, а от сдерживаемого хихиканья.
– Ты вредина, – пробурчал Антон, глядя на себя в зеркало. – Я выгляжу как злой профессор.
– Это был… эксперимент! – гордо заявила Лиза, выпятив подбородок. – Научный! Я проверяла, как ты реагируешь на неожиданные изменения внешности!
– Спасибо, товарищ учёный, – буркнул он, вытирая щеки. – Чуть в школу не пошёл в образе доктора Фрейда.
На кухне младенец Володя булькал в своей колыбельке, а Мария Николаевна с нежной улыбкой помешивала овсянку.
– Антон, ну не злись, – сказала она мягко. – Ты же знаешь, Лиза – художник. Только пока тренируется на живом холсте.
В комнату вошёл Михаил Андреев, всё ещё сонный, но с тем особым видом, который появляется у отцов, любящих свою семью без остатка.
– Кто тут у нас профессор? – хмыкнул он. – Похоже, сегодня у нас заседание научного совета.
Антон надел свой рюкзак, потёртый, но любимый, оглянулся на всех, задержал взгляд на матери, на сестре, на отце с Володей – и в груди его что-то потеплело.
Он ещё не знал, что это утро – одно из последних таких:
Светлых.
Домашних.
Полных смеха.
Он ещё не знал, как скоро исчезнет этот свет.
Антон шёл по тропинке, где снег уже почти растаял, оставив после себя лужи и грязный лёд. Весна ещё не пришла окончательно, но в воздухе уже чувствовался её обещанный приход. Он держал в руках банку сгущёнки – Юрий любил её есть ложкой, прямо так, без хлеба. Сначала Антон считал это странным… но потом попробовал – и понял, почему.
Юрий жил неподалёку от старого кладбища. Район казался чужим, почти вымершим – дома с потускневшими окнами и дворники, которые никогда не улыбались. Но когда открывалась дверь Юриной квартиры, всё менялось.
Юрий был немного выше Антона – светловолосый, с растрёпанными волосами, как будто он только что проснулся. Его голубые глаза были яркими и живыми, как небо до дождя. Он говорил быстро и с огоньком, словно боялся, что кто-то прервёт его на середине мысли. А когда смеялся – мир будто замирал на секунду, чтобы прислушаться.
– Принёс? – Юрий выглянул из-за деревянной калитки, по которой капала талая вода. Его лицо просветлело, когда он увидел банку. – О! Антон, ты чудо! Настоящее!
– Я не чудо, я просто не забыл, – буркнул Антон, не удержавшись от лёгкой улыбки.
– Зато ты самый ответственный чудик, – подмигнул Юрий и распахнул калитку шире. – Заходи, тут тепло.
У Юрия дома пахло углём, немного – сыростью, а ещё – чем-то домашним, уютным. Как будто этот дом, при всём своём старом виде, всё равно умел быть добрым.
Они сели прямо на пол, прислонившись к стене. Ели сгущёнку ложками, перебрасываясь словами ни о чём. Юрий болтал, что уедет к морю. Что построит лодку или хотя бы плот. Что однажды исчезнет – просто исчезнет в тумане, как в кино.
– Ты странный, – вдруг сказал он, не глядя на Антона. – Словно несёшь на плечах кого-то невидимого. Не грусть, не тоску, а… человека. Тяжёлого.
Антон чуть сжал ложку.
Юрий бросил на него быстрый взгляд:
– Но ты идёшь дальше. Даже если тяжело. Мне это… нравится.
Антон ничего не ответил. Только слегка склонил голову. В тот момент он не чувствовал ни боли, ни вины, ни страха – только тёплое присутствие рядом. И, быть