его мутной, расколотой глубины, словно из портала в иной, более упорядоченный и оттого еще более жуткий мир, на него смотрел незнакомец. Вернее, не совсем незнакомец. Образ, преследовавший его в ночных кошмарах и смутных предчувствиях.
Высокая, идеально прямая фигура в безупречном темном костюме и шляпе, скрывавшей верхнюю часть лица, но оставлявшей на виду тонкие, чуть насмешливые губы. Винсент Кроу. Имя, ставшее в Блэкстоуне синонимом запредельного ужаса и непостижимой власти. Легенда, воплотившаяся в самом камне и тени этого города.
Кроу молча, с жестом, полным снисходительного превосходства, протягивал Рэйвену карту. Обугленный, сморщенный кусок пергамента, на котором были выжжены извилистые линии улиц Блэкстоуна. Пергамент, который с тошнотворной достоверностью напоминал выделанную человеческую кожу.
Рэйвен застыл, не в силах отвести взгляд. Сердце пропустило удар, а затем забилось часто-часто, как пойманная птица. Холодный пот выступил на висках. Это не было отражением. Это было… присутствие. Он не узнавал черты Кроу – тот был скорее мифом, городской страшилкой, – но ощущал исходящую от него ауру абсолютной власти и древнего, нечеловеческого знания. Что-то в этой фигуре было от самого Блэкстоуна – вечное, хищное, беспощадное.
И в тот момент, когда Рэйвен попытался сделать вдох, чтобы крикнуть или отшатнуться, зеркало взорвалось.
Беззвучно. Ни звона, ни треска. Оно просто распалось, рассыпалось на тысячи крошечных, острых осколков, которые бесшумной метелью усеяли грязный кафельный пол. Рэйвен инстинктивно закрыл лицо руками. Когда он опустил их, то увидел, что осколки не просто лежат хаотичной грудой. С тихим, едва уловимым, но отчетливо разумным шорохом, который пробрал его до костей, они сложились в два слова. Два слова, выведенные сверкающими, ледяными гранями на вековой грязи:
ПРОСНИСЬ. ТЫ – КЛЮЧ.
«Ключ? – пронеслось в голове Рэйвена, пока он судорожно хватал ртом воздух. – Ключ к чему? К этому кошмару? Или от него?»
Он отшатнулся, ударившись спиной о холодную, влажную стену. Паника ледяными тисками сжимала грудь. Он – ключ. Эти слова звучали как приговор.
Его взгляд метнулся по тесной ванной, ища хоть что-то знакомое, что-то реальное в этом калейдоскопе безумия. И он заметил его. На ржавой трубе, подтекающей у основания, лежал яркий алый лоскут. Шарф. Слишком живой, слишком насыщенный цвет для этого выцветшего, умирающего мира.
Он протянул дрожащую руку и коснулся его. Мягкий, дорогой шелк. И запах… странный, сложный, он ударил в ноздри – прохладный, как ночной дождь, омывший гранитные плиты, и с едва уловимой, терпкой нотой какого-то темного, незнакомого цветка.
Этот аромат мгновенно вызвал в памяти короткий, почти стершийся образ. Элли. Женщина с глазами цвета грозового неба и голосом, похожим на шелест осенних листьев, которую он встретил вчера, совершенно случайно, в одной из тех редких вылазок из своей берлоги, когда голод пересиливал апатию.
Их разговор был странным, полным недомолвок