если не больше, откусывая каждый раз понемногу.
Бабушка подгоняла меня перед завтраком к буфету и…
Они были абсолютно пресными и сухими, эти «хлебо-булочные изделия», есть их было совершенно невозможно, особенно маленькому ребёнку. Ничего, кроме рвотного рефлекса, они у меня не вызывали. А главное – ради чего я должна была испытывать эти мучения?! Глупость какая-то!
Увы, я была ребёнком-рабом; у меня не хватало силы духа прятать ежедневные порционные кусочки этих просвирок в карман и относить их птичкам, этим божьим тварям, за калитку. Я предпочитала давиться и мысленно (она к тому времени уже была съедена) «закусывать» просвирку маминой суррогатной шоколадкой…
Креститься меня не учили: я только подростком запомнила, что нужно справа налево, а не наоборот.
– Ты что, – журил меня старший приятель Лёха Голубой в московской компании, открывая очередную бутылку пива, – это же так легко запомнить: шапка, ширинка, партбилет, кошелёк!
Приятель сопровождал свои слова соответствующими действиями правой руки…
Я сейчас органически не переношу всё, что связано с религией. Это костыли, в которых я не нуждаюсь. Кроме того, я не вижу никакой разницы, в какую химеру верить, если тебе уж так хреново живётся в твоей реальности. Я выбираю алтарём нарнийский шкаф, он тоже резной и деревянный.
Но вот иконы, эти «крашеные доски», и сами здания церквей интересуют меня бесконечно. Зарисовывать византийские орнаменты в церквях и разглядывать иконы я могу часами. А ещё мне нравится церковный колокольный звон по праздникам: недавно в Костроме на пристани не смогла сдержать ноги и пустилась в пляс, так мне было хорошо.
(«Православная толпа» косилась на меня. Никто не улыбнулся. Большинство стояли понурые и сосредоточенные как будто на похоронах или экзамене по сопромату).
Вообще церковь привнесла в мою жизнь огромное эстетическое наслаждение: чего стоят одни кадила и лампадки, украшенные разноцветными витражными стёклышками и поделочными камнями – всё блестит, горит, таинственно мерцает в сумраке церкви… Прямо как новогодние ёлочные украшения! И любоваться ими может каждый, для этого не обязательно быть крещёным.
Кто был истинно верующими людьми – так это мои предки по отцовской линии. Родной прадед моего отца был священнослужителем в небольшой деревеньке под Павловским Посадом; его расстреляли в 1938 году; подробности до сих пор не известны. Его сын, двоюродный дед отца, служил уже после войны настоятелем Успенского собора в Звенигороде, он умер в 41 год от сердечного приступа, бездетным, у этого собора его и похоронили. Недавно я с удивлением обнаружила информацию о нём на просторах интернета. Выяснилось, что помимо служб он вёл абсолютно все хозяйственные дела храма и прекрасно пел в составе церковного хора. Фамилия их была Ремезовы, священниками они были потомственными.
Узнала я об этом накануне своего сорокалетия: