Его родители были из числа российских граждан, строивших КВЖД. В тридцать шестом году они загадочно исчезли, и с того момента Шура начал вести взрослую самостоятельную жизнь.
– Дяди, а я вас утром на рынке видел. Лихо вас напинали.
– Может, тебя еще раз окунуть? – Не завидую я вам!
– Ром, а говорит так, как будто это не мы его, а он нас под конвоем ведет.
– Зря вы, дяденьки, смеетесь, плохо говорят про этих, в балахонах, говорят, будто они колдуны черные, и людей едят.
– Если часы не отдашь, мы тебя к ним отведем.
– Всё, дяденьки, вон посольство, сами дойдете, а я тогда, значит, пойду?
– Не спеши, щегол, пошли, мы тебя покормим хоть.
– Не-не, не спасибо вам за приглашение, конечно, но я не хочу чета.
– Одни уши и глаза остались. Считай, что дядя Вил часы тебе подарил, землячок, правда, Вил?
– Правда, правда, только не вздумай их продать, наградные.
Подцепив мальца под руки, сержанты пронесли его через дорогу до дверей гостиницы. Он пытался сопротивляться.
– Куда вы меня тащите, не пойду, отпустите, лю…. А большой у тебя, дядя Вил, кулак, только убери его подальше от моего носа, я понял.
На этом Шурка умолк. Заказав у консьержа обед в номер, все трое поднялись на второй этаж. Странные звуки, доносившиеся из номера, где проживали Анищенко и Цымерман, привлекли внимание ребят. Бледный Анищенко, не шевелясь, лежал на кровати, рядом с ним на полу сидел Эдуард Львович и незнакомец в штатском, причем вид у них был весьма странный.
– Эдуард Львович, что случилось?
– Ромочка, Виля, вот и вы, заходите, заходите. – Все в порядке, Львович, а это кто?
– Говорю же вам, в порядке, а это Иванов Николай Иванович, строгий, но справедливый.
– Здравствуйте, товарищи, распоряжением командующего восточным фронтом я назначен командиром сводного боевого отряда в городе Харбин, то есть вами.
– Беляков Роман Александрович.
– Холошин Вил Юрьевич, а это Шурка. – Шурка?
– Разрешите отлучиться, товарищ капитан? – Разрешаю.
Вил выскочил на улицу, но было уже поздно. Шурка чувствовал себя на улицах Харбина, как дома, да улица и была его домом. Вил стоял и смотрел на спешащих по своим делам прохожих, сердце неприятно заскребло!
– Эх, Шурка, Шурка…
Дверь гостиницы звякнула колокольчиком, выпуская наружу консьержа.
– Таварищя, вама перидать пакета.
Забрав пакет у консьержа, Вил, не спеша, его развернул, сердце заскребло еще сильней. В пакете лежали часы и пуговица со звездой.
«Денек – гаже не придумаешь. Пальцы, как сучки, из рук все валится, чуть не побили… Плохой день, да еще этот спор с Толстым: кто больше за неделю принесет. Если так дальше пойдет…»
Мысли в голове Шурки копошились, словно пчелы в улье, натыкаясь друг на друга. Один момент все-таки согревал его душу: в споре с Толстым он пока лидировал. На его счету был золотой Тиссот, утянутый сегодняшним утром у зеваки.
«Может по девкам рвануть? Не, одному не охота. Вместе с Толстым,