попасть в батальон Шаймуратова. Сначала сказали, что набор закончился. Когда настойчиво попросил, место нашлось. Взял и ушел.
– Когда домой, в обратный путь?
– Завтра, думаю. Вместе с отпускниками.
– Ждешь, наверное, с нетерпением?
– Не совсем так. Вроде и обычное явление. И радости нет. Хотя ждал этого дня. Но сейчас в душе пустота. Друзей тоже не хочется оставлять. И сам все понимаю. Нынче дочка педучилище заканчивает, потом в вуз собирается поступать. Думал, хоть помогу ей, потому и приехал сюда. Вернусь ли сюда снова?.. Твердо сказать пока не могу. Приеду домой, там видно будет.
Таких мужиков, как Грин, Гильман и других, не желающих возвращаться домой, я буду встречать на каждом шагу. Войну мы представляем (по крайней мере, лично я) в первую очередь так: атака, «ура!», геройство, трагедия, несчастье, потери, страшные ситуации. На поверку же оказывается, что и у нее есть своя жизнь, свои радости (как бы странно это ни звучало), свое творчество, свои печали, свой дух. Этим она и дорога, оказывается. Единство, «разделим одно яблоко на пятерых, на сотню, умрем друг за друга», верность Родине, дружба, мужская честь – эти хранящиеся в глубине сердца чувства и понятия делают великими и солдата, и армию. Это я понял твердо.
– А не думал, что умрешь?
В ответ на этот вопрос он только вздыхает.
– Значит, такова твоя доля, судьба, ничего не поделаешь, – только и смог сказать. А потом, немного погодя, добавил: – Все равно смерть не будет напрасной. Сам два раза был ранен. Осколки от снаряда попали в ногу и в грудь. Второе ранение оказалось тяжелее, лечиться пришлось, как они сами говорят, выехав в Россию.
– Были ли случаи, когда на ваших глазах умирали друзья?
– Да, были. Умершие люди мне часто снятся. И отец, и родственники. Меня какая-то сила спасает, святые духи, глядя с того света, видимо, защищают, пусть, мол, придет домой живым и невредимым. К сожалению, среди друзей есть и «двухсотые», и «трехсотые»… – Имеет в виду и убитых, и тяжело раненых. – Были случаи, когда раненых вытаскивал с поля боя. Были и оставшиеся лежать там. Самое тяжелое – раненого или… ну, сам понимаешь… молодого нести на носилках. Иногда думаешь: может, лучше бы сам был на его месте, так было бы правильнее, ему еще жить да жить. Учалинский парень был, пулеметчиком служил. Сбросили на него с коптера гранату. Обе ноги оторвало. Не смогли спасти, у командира на руках умер. Не вспоминать бы о таких моментах. И без того сны тревожат.
– Как начинается день на передовой у обычного рядового?
– Там сна нет. Беспрестанно, и днем и ночью бомбежка. И с той стороны, и с этой. Улучаешь, конечно, минуту, чтобы вздремнуть, когда в окопе лежишь. Может и сверху прилететь, упасть на тебя. Все в руках Всевышнего.
– Убил кого-то из врагов?
– Даже не знаю, как сказать. Стрелял, конечно, прицелившись, в ту сторону. Были в руках и автомат, и гранатомет. Сам я гранатометчик. Война ведь…
Из-за вороха одежды показался еще один. Вздремнул, видать, но то ли от нашего