повторил ребенок. – Где последнее сердце, Элиас?
Я отступил к стене.
Кинжал в моей руке дрожал.
– Ты знаешь, – прошипел я.
Ребенок наклонил голову.
– Да. Но ты должен сказать это сам.
Тени приближались.
Хозяин таверны уже не кричал – он *расползался*, как гнилой плод.
Я закрыл лицо руками.
Пустые глазницы жгли.
– Мое, – выдохнул я. – Последнее сердце – мое.
Тишина.
Затем – смех.
Не ребенка. Не Хозяина.
А *их*.
Тех, кто ждал в стенах.
Половые доски провалились.
Я рухнул вниз – не в подвал, а в *рот*.
Гигантский, слизистый, усеянный желтыми зубами, которые не кусали, а *пели*.
– Семь сердец собраны, – пронеслось эхом. – Долг выплачен.
Но это была ложь.
Я знал, что будет дальше.
Они не заберут меня.
Они *откроют* меня.
Как книгу.
Как дверь.
Как *врата*.
Ребенок прыгнул вслед за мной. Его пальцы впились в мою грудь.
– Покажи нам, где ты его спрятал.
Боль.
Я кричал.
Но звук разорвался на части, как и моя плоть.
Ребра расступились.
В груди – не сердце.
А *зеркало*.
Маленькое. Черное.
С трещиной посередине.
– А, – прошептал ребенок. – Вот оно.
Он прижал губы к трещине.
И *вдохнул*.
Зеркало затрещало.
Трещина стала шире.
А за ней —
Шепот разорванных страниц
Зеркало разбилось.
Но оно не разлетелось на осколки – оно *растеклось*.
Черная ртуть заполнила мою грудную клетку, обожгла легкие, поднялась по горлу. Я попытался закричать, но изорта вырвался только дым, густой, как чернила.
Ребенок отпрянул. Впервые за всю эту ночь на его лице появилось что-то, напоминающее страх.
– Ты… ты не должен был его трогать…
Потолок таверны обрушился.
Но не вниз – *вверх*.
Дерево, камни, даже воздух – все ринулось к небу, будто невидимый великан вдохнул слишком глубоко.
Я остался лежать на полу.
Если это еще был пол.
Теперь подо мной шевелилось что-то мягкое, теплое, пульсирующее.
Как живое.
Как *плоть*.
Где-то вдали завыл ветер.
Нет.
Не ветер.
*Голос*.
Он пел на языке, которого я не знал, но понимал всем телом.
“Проснись, Пожиратель Снов. Твой час пришел.”
Я поднял голову.
Ребенок исчез.
Вместо него стояла *она*.
Женщина в платье из пергамента.
Ее кожа была покрыта письменами – не вытатуированными, а *выгрызенными* из плоти. Буквы шевелились,