эти духовные ценности, мне более осязаемы материальные блага. Пускай, ты говоришь о более высоких вещах. Но если этот Бог тебя ценит, то почему не отблагодарит тебя хотя бы машиной? Тебе ведь будет легче добираться по воскресениям в церковь».
Дед задумался и ответил: «Знаешь, Гришь. Я молюсь каждый день и по нескольку раз. Ты замечаешь только малую часть. Я вспоминаю о Боге, даже, когда что-нибудь делаю. Иногда, ко мне приходят озарения, которые я не могу даже выразить словами. Мне иногда кажется, что наш Всевышний Господь, это какой-то другой мир, который существует над нами. Там нет ничего
земного, но мы живём по его законам. Все наши радости и печали находятся в зависимости от соблюдения этих законов. Чем я больше это понимаю, тем спокойней и радостней становится у меня на душе. А больше мне ничего и не надо».
Григорий тяжело вздохнул и, с иронией, сказал: «Ох, дед. Ты, вот в деревне живёшь, а говоришь так заумно. Я, вот, образованный человек, а совсем тебя не понимаю. Ну, непонятно мне то, что я не могу увидеть. Наверное, ума у меня не хватает».
Но дед ему серьёзно ответил: «Конечно, тебе не понять. Как можно видеть человеку, куда он идёт, если он смотрит всё время себе под ноги. Нам закон божий ещё в церковно-приходской школе начали преподавать. Да и от родителей я это уяснил ещё с младенчества. Ещё бабушка моя мне говорила, что просить можно Господа только об очищении души. Это мне помогало выжить во все смутные времена. На своих паровозах, где я только не колесил и везде видел подтверждение этих истин».
Гриша опять его спросил: «А что ж, ты, дед, не отстаивал свою позицию в то время? Где ж твоя принципиальность? В те года верующих в первую очередь преследовали за убеждения».
Дед ему спокойно ответил: «А сколько тебе потребуется времени, чтобы разъяснить законы электричества какому-нибудь дикому племени? Так вот я и не старался. У них своя компания, а у нас своя компания. А то, что я не был активным проводником идей социализма, так на это не очень обращали внимание. Ты знаешь, машинисты были тогда уважаемой и редкой профессией. Поэтому, из нас машинистов, под репрессии почти никто не попадал. Да и нас большую часть времени по двое работало, на всём протяжении пути во время наших дальних поездок. Всегда можно было знать, кто на тебя может телегу накатать».
«А тебя ведь, дед, сильно контузило в конце войны. Что же тебя тогда Бог не уберёг?» – с иронией, поинтересовался Григорий.
Но Никанор не смутился от такого вопроса: «А то и заслужил я, что начал забывать про Господа. Молиться перестал, да начал просить его, чтоб жизнь сохранил, когда уже совсем жутко становилось. А во время последней ужасной войны смерть ходила вокруг меня, совсем рядом. Забыл я, что чистота человеческой души поважнее будет, чем сама наша плотская жизнь. Вот мне Господь и напомнил об этом. С тех пор я никогда не забываю о Господе и чту его заветы».
Григорий удивился: «Ну, ты уж совсем, дед, даёшь. Если человек помрёт, то и души тогда не будет. Как она тогда