– подушка к утру не просыхала. Ночи стали бессонными. Они словно сдавливали меня тягостным ощущением пустоты, одиночества и горькой обиды из-за сознания своей ненужности дорогому мне человеку. Переписка прекратилась. Я стала учителем литературы. Я поняла, что между нами давно все кончено, что никакого чуда случится не может. Но клятва верности, данная мною себе, как-то невольно жила во мне, независимо от всего. Она жива и сейчас, но уже перешла в верность себе самой…
Людмила Михайловна смолкла. Алексей мельком взглянул на ее отвлеченное, отдалившееся лицо и подумал о том, что она не просто вспоминала эту историю для него, а будто бы вслух исповедовалась и перед ним и перед собой, оглядывалась на прошлое, чтобы проститься с тем, что постоянно связывало и томило ее до сих пор.
Снег блестел у них под ногами. Морозный воздух разрумянил их лица, а ресницы и брови покрылись инеем. Город постепенно затихал, погружаясь в сон. Незаметно они добрались до ее дома.
– Вот видишь, я тебе все и рассказала, – они остановились. – Спасибо тебе за этот вечер, Алеша. – Людмила Михайловна, не снимая варежки, погладила его по руке в кожаной перчатке. – А теперь давай договоримся больше никогда не возвращаться к этой теме. Хорошо?
Алексей повернулся к ней лицом и, помолчав, сказал:
– А как же мне быть?
– Пройдет, все пройдет, – ласково на него взглянув, ответила она. – Ты закончишь школу, отслужишь армию, потом женишься, и я приду к тебе на свадьбу. Обещаю.
Алексей печальными глазами посмотрел на ее прекрасное порозовевшее лицо, смахнул иней с ее пушистой заиндевевшей шапки, вздохнул и согласно кивнул.
– Ну вот и чудно, – Людмила Михайловна положила ему руки на плечи, приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку. – С наступающим праздником тебя, Алеша. А на каникулы – задание. Выучи наизусть есенинское стихотворение «Собаке Качалова». Потом, на уроке, спрошу. Всё, беги домой.
Она опустила глаза, быстрым шагом отошла к своему подъезду и скрылась за дверью.
ОН ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЛСЯ ОДИН
Он всегда возвращался один. Выходил из автобуса и не спеша шагал по холодным безлюдным московским улицам, когда в домах уже угасали окна.
Весь октябрь шли дожди. Иногда поутру переставало моросить, но небо не прояснялось, целый день оно было затянуто тяжелой угрюмой пеленой, и к вечеру дождь занимался вновь – мелкий, противный, ветреный.
Выйдя из автобуса, он засовывал руки в карманы черного плаща и как-то нехотя, даже не подняв воротника, шел в сторону своего общежития. Он шел с опущенной головой по блестящим от фонарей тротуарам. Холодные капли медленно скатывались с мокрых волос на шею, отчего становилось зябко и еще хуже на душе.
Да, на душе у него было скверно. Думал он о том, как глупо складывается его судьба, как ему слепо не везет в жизни, что никому в этом городе он не нужен. Он искал себе друга и не находил. Боль одиночества в эти минуты разрасталась в его душе и переходила в состояние подавленности и презрения к себе. Ему было плохо.
Он доходил