похожим на бразильский, знаменем «Энержи Ориенталь».
«Здесь флаги как предупреждение, – подумал Мишель, – мол, не стреляйте, мы мирные, свои, не американцы... Флаги мы тоже перенесем».
Он открыл дверцу. Тут же до его слуха из открытой подъездной двери донеслось хорошо известное, и некогда часто слышимое.
– ...Твою мать, они уже приехали, – говорили на чисто русском, с еле уловимым оканьем, – а у нас ничего не готово...
– Тем лучше, – сказал сам себе Мишель, – общий язык долго искать не придется.
Из подъезда показался кругловатый мужчина в красно-бело-синей кепке, которая символизировала не то Францию, не то Россию.
– Бонжур мусье, – со славянским акцентом произнес он, улыбаясь широкой волжанской улыбкой.
– Здорово, – ответил Мишель по-русски. – Михаил. Теперь буду у вас за главного... По военной части.
Голубоглазый толстяк в кепке немного опешил, услышав московский русский.
– Федор. Главный инженер.
– Отлично. Как я полагаю, сами французы в горячую точку на разведку не полезли. Наняли специалистов со стороны компаньонов.
Не убирая улыбки, Федор произнес явно не свойственную ему витиеватую фразу:
– Мы здесь не только из-за денег... но из-за них тоже.
Мишель по себе знал, хотя бы на примере отца Жюли: на Западе считают, что русские за длинным евро и в ад полезут. Хотя на самом деле в былине про Илью Муромца уже давным-давно было все прописано: «Надоело Илюше на печи 33 года лежать, он встал и отправился за Землю Русскую воевать». Пусть все хорошо, и бок печка греет, и поесть хватает, а вот – загадочная для иноземцев русская душа все в путь-дороженьку стремится...
– Прошу к столу, – пригласил Федор.
Мишель обвел взглядом волнистую линию близкого горизонта, где небо сливалось с поросшим низкорослым кустарником холмом.
– Разгружайтесь вон на той возвышенности, – он отдал приказ водителю по-французски.
– Есть.
Грузовик, немного «присев» на песчаной грунтовке, громко урча, тронулся с места.
– Давай, давай! – Мишель махнул рукой следующей машине.
Вся колонна потихоньку поползла на подъем.
Комната, куда Федор провел Мишеля, оказалась столовкой, больше смахивающей на расширенную кухню стандартной квартиры конца 90-х.
Их встретила краснощекая Маша-повариха.
– Сильвупле... Сильвупле... – говорила она грудным голосом. И хоть Маша радушно расплылась в приветливой улыбке, ее губы все равно оставались пухлыми, а щеки налитыми.
– Здравствуйте, мадмуазель, – так же радушно сказал Мишель, пронзительно посмотрев в ее круглые васильковые глаза.
Услышав от статного офицера в заграничной форме родную речь, она заалела от корней русых волос до границы декольте.
Маша спохватилась, неожиданно легко для своих объемов порхнула к холодильнику, достала украшенную восточным орнаментом широкую, на две ладони, пиалу.
–