недостатки, – запротестовали друзья. Но Никишка сел в свою латаную машину и куда-то важно укатил, по каким-то своим частным делам.
А потом была ночь. Мы сидели на лавочке и почти все слышали.
– Я уйду от тебя! – взвизгнула Лялька. – Ты меня обманул!..
– Ну это, во-первых, еще никем не доказано, – спокойно возражал Никишка.
– Я не про то, что вы там с Жирновым заворовались. Это мне на это наплевать – растрату мы покроем. Но то, что вы там с ним бардак развели, вот уж это ты – подлец, подлец ты, Никифор! – кричала Лялька.
– Тише ты! – Никишка подошел к окну. – Там, кажется, кто-то есть.
– А мне плевать, есть или нет. Урод, а туда же! По бабам!
– Урод? – недобро спросил Никишка. И мы услышали звук хлесткой пощечины.
– А-а, ты меня избивать вздумал? – завыла Большуха.
– Тише ты, не ори! – прикрикнул Никишка.
Но Большуха выбежала в одной комбинации во двор. Никишка за ней. В таком порядке они добежали до водопроводной колонки, где он ее все же изловил и возвратил, рыдающую, в дом. Подобные сцены были часты на нашей тихой улице и особого удивления не вызвали. Ну, посудачили бабы, и вообще – население Ляльку же потом и осудило, мистически приписывая ей вину за все, что случилось потом.
А случилось вот что. На следующий день мы выдумали дразнилку, которой и встретили появившегося во дворе Никишку.
Никишка-горбун.
Большуху надул.
Никишка-шишка.
Никишка-шишка.
– Ну-у, злые дети, ведь это же нехорошо так дразнить живого человека. Чему вас в таком случае учат в школе? – почему-то совершенно не обиделся Никишка.
Наутро он потерял свой вальяжный вид. Волосы его были всклокочены, лицо опухшее, щеки небритые, глаза набрякшие. Мне кажется, что он, наверное, всю ночь не спал; плакал или пил. Кто поймет человека?
– Никишка-шишка! Никишка-шишка! – кричали мы.
Никишка лениво погрозил нам кулаком и вдруг неожиданно рассмеялся.
– Злые дети, – сказал он. – Вы себя плохо ведете, злые дети. Но я на вас не сержусь. Я вас сегодня покатаю на машине.
– Ура! – закричали мы и полезли в его драндулет.
Мы ехали за город, мы уехали далеко. Далеко позади остался наш двор, наш город с проспектом Мира и магазином «Лакомка», где на двери белела бумажка «Учет», Покровскую церковь обогнули, кладбище мы проехали, свалку, старый аэродром, березовую рощу, и выехали мы в открытую степь, в чистое сибирское поле.
Ах, как хорошо было в поле! Я и сейчас помню! Было жарко. Высоко стояло солнце. Жаркий ветер, пахнув, приносил дыхание сосен, луга, нагретой травы. Стрекотали кузнечики, летали маленькие мушки. Хохоча, мы катались по траве, тузили друг друга, прыгали, кувыркались. Никишка, улыбаясь, следил за нами. Бросил в кого-то репейником, веселья ради прокукарекал, кувыркнулся и замер, глядя в синее небо.
Сорвал ромашку, растер ее тонкими пальцами.
– Ах, как хорошо, – сказал он.
А потом быстро поднялся и пошел к машине. Мы и опомниться не успели, как он сел за руль и укатил.
Мы сначала