на этой земле… Извините.
– Разберемся, – проворчал Выговский, поднимаясь и рассовывая доллары по карманам. – Во всем разберемся, выясним, уточним и доложим.
– Когда будет следующий состав?
– Он уже в порту.
– Очень хорошо, – кивнул Фаваз. – Значит, сегодня судно выйдет из Стамбула. Вы когда-нибудь были в Стамбуле?
– Собираемся.
– Когда соберетесь – скажите мне. Я постараюсь организовать вам небольшую экскурсию по Стамбулу. С посещением мест, которые вам захочется посмотреть.
– Неплохая идея, – рассмеялся Выговский, пожимая на прощание пухловатую ладонь Фаваза.
Музыка по ночам становилась все тише и заканчивалась все раньше – к четырем утра уже наступала тишина. Самые свирепые танцоры постепенно разъезжались по домам, и оставались люди степенные, выдержанные. Они не любили яркого солнца, предпочитали осеннюю прохладу, тишину и красное вино в умеренном количестве.
Пока чебуречник, молодой полуголый парень, готовил свое блюдо, я молча стоял за его спиной, прислонившись к дереву. Не торопил, не проявлял недовольства. Если уж откровенно, то я его и не видел.
– Ну почему ты такой невеселый?! – не выдержал он молчания. – Что тебя достает?
– Вчера было слишком весело.
– А! – радостно вскричал парень. – Тогда все понятно. Сейчас полегчает. Только мой тебе совет – не похмеляйся вином. Будет еще хуже.
– Пивом?
– Ты что?! – Он, кажется, действительно ужаснулся. – Пиво на похмелку – это смерть!
– Но ведь всегда…
– Это смерть! – перебил он меня. – Пиво можно пить и много, и в охотку, пребывая в свежем, незамутненном алкоголем состоянии! Только тогда оно может принести скромную, ни для кого не заметную радость бытия.
– Красиво говоришь, – вырвалось у меня.
– Не всегда же я чебуреки делаю.
– Чем еще занимаешься?
– А! – Он досадливо бросил руку сверху вниз и снова обратился к блестящим металлическим валикам, с помощью которых раскатывал тесто в плоские лепешки.
Продолжать разговор было не о чем, и, съев два чебурека, я медленно двинулся вдоль опустевшей сентябрьской набережной, мимо поредевших киосков, мимо причала к пляжу нудистов, которые изо всех сил делали вид, что сливаются с природой, что им легко бегать, загорать, жить нагишом, блистая скромными своими мужскими и женскими достоинствами. Задумчиво, с идиотской значительностью беседовали два выжженных на солнце старика, куражился пьяный толстяк, тряся жиденькими груденками, две девицы перебрасывались мячом, какие-то хмурые личности с возбужденными членами мрачно ходили по пляжу, переступая через тела. И у всех, у всех в уголках глаз посверкивала напряженная искорка: «А что, дескать, – могу! Вот разденусь при всех, и ничего мне за это не будет! А вам слабо!» Похоже, вольное слияние с природой давалось нелегко, требовало силы воли и некоторого бесстыдства.
– Прекрасна крымская земля вокруг залива Коктебля! – орал толстяк, время от времени прикладываясь к большой