тип, – повторила Валя.
– У меня такое ощущение, что нас ждет еще немало странностей. – Овсов поднялся со стула и пересел к Вале на кушетку. – Ну его к черту! Забудь. Мы свое дело сделали. И настолько хорошо, насколько сумели. Теперь можно и дух перевести. – Он положил плотную руку Вале на плечи, и она тихонько, почти неуловимо качнулась к нему.
Простояв у окна, Андрей вернулся в купе и забрался на вторую полку. За окном быстро темнело, жаркое украинское солнце прямо на глазах опускалось в бесконечные поля еще не убранных подсолнухов. Когда совсем стемнело и свет станционных фонарей стал резко бить по глазам, Андрей затянул окно клеенчатой шторой. В купе установилась полнейшая темнота. В темноте было легче и засыпать, и думать. А единственное, о чем он думал последний год, это о собственном возвращении. Он представлял его много раз во всех подробностях, десятки раз поговорил со всеми, кого помнил, к кому стремился, с кем уже никогда не встретится. Каждый раз, когда в своих воспоминаниях он добирался до Светы, до тех печальных событий, которые произошли с ними год назад, словно какой-то несуразный ком застревал в душе, и тогда Андрея пугала сама мысль о возвращении – он опасался встретить Свету в городе. Да, это было. Зная, что она погибла, что похоронена, он тем не менее иногда всерьез думал о том, как неожиданно встретит ее на улице, в магазине, в парке. Она еще жила в нем, и он не мог ничего с этим поделать. Да, откровенно говоря, он и не стремился изгнать ее из своей души, из своих мыслей, даже наслаждаясь своими нездоровыми фантазиями.
Вначале он устроился на работу в автоколонну, где его тетка работала диспетчером, исправно выполнял свои обязанности, но дружбы ни с кем не заводил, в пьянках не участвовал. Пригнав машину в гараж и сдав ключи, тут же уходил домой. И было еще одно место, куда он торопился после работы, – секция каратистов. Вот там, в полуподвале пятиэтажки, он выкладывался полностью, доводя себя до изнеможения. Не существовало причины, из-за которой он мог бы пропустить занятие, уклониться от тренировки, позволить себе дольше поспать или раньше лечь. Учебные схватки, часто довольно жесткие, отвлекали его от прошлогодних событий, и он втянулся в этот образ жизни, привязался к нему, как к наркотику, который неизменно давал если не утешение, то забвение.
– К чему готовишься, Андрюша? – однажды спросил его тренер Станислав – человек с перебитым носом, с ушами, превратившимися в два сгустка хрящей, с печальными синими глазами.
– А что, заметно? – усмехнулся Андрей.
– Если спрашиваю, значит, заметно. Присаживайся, – Станислав похлопал узловатой ладошкой по мату, на котором сам сидел. – Дружбы, я смотрю, ты ни с кем не водишь, водку не пьешь, за девушками не ухлестываешь... Хочешь совет?
– Хочу.
– Остановись. Ты неплохо выглядишь, поднакачался, кое-чему научился...
– Нет, Станислав. Мое колесо уже покатилось, пусть катится.
– А в нашем городе надолго? – Станислав поглядывал по сторонам, словно и сам Андрей, и разговор не очень-то его интересовали. Так, сидим, обмениваемся словами, которые нас ни к чему не обязывают, потом разойдемся и забудем,