подавись ты, ящерица», – подумала я и вышла из кабинета.
Впоследствии он должен был не раз пожалеть о содеянном. Каждый приходящий, при ком шеф демонстрировал свою цивилизованность и демократичность, советовал шефу отдать телефон секретарю. Мол, так составится комплект в приемной, будет «зашибись». Шеф делано улыбался, обещал подумать над хорошей идеей, а проводив посетителя, сжимал крепкие челюсти, уносился в свой кабинет, как разъяренный боров, и долго бурчал оттуда, чтобы я сдала кому-нибудь свой «стульчик» и сидела бы, как все, в нормальном сером кресле.
Он был жаден до всего нового и необычного, как все обездоленные в раннем детстве. У него были какие-то родители, но ничего свыше пирожка «с повидлой», окрошки на полузабродившем квасе и картошки дважды в день отпрыску не полагалось. Семья была простая, если не сказать примитивная. Денег в доме не водилось. В праздники и по выходным скорее пол-литра могли внести в семью настроение. А все эти «крем-брюле с антрекотами», как рассказывал впоследствии шеф, считались буржуазным соблазном, которому не место в простом пролетарском доме.
Дорвавшись до денег, шеф не мог наесться ими, насмотреться на них, навладеться до отрыжки. Неприлично любил подарки, ждал их к праздникам, по любым незначительным поводам и абсолютно не терпел несправедливости по отношению к себе – все новое, необычное, пусть даже копеечное, но диковинное должно было быть только у него одного. Такая натура…
Спустя минут десять шеф выполз в приемную «в новой коже». За время короткого телефонного разговора он преобразился до неузнаваемости – сиял, был необычайно доволен, потирал сытое брюхо. Мне редко приходилось видеть его в столь благостном расположении духа.
– Санька, – это он меня так называл, на самом деле я Александра, – распорядись, чтобы подготовили место для нового сотрудника. Ты не представляешь, что это за человек! Это находка, это наша броня! Теперь мы таких дел наворотим, что дух захватывает! А маркетологов сраных – в коридор, все одно толку нет. Кабинет привести в порядок, стол там, компьютер новый, ну сама знаешь. Пепельница чтоб на столе была. В понедельник сам проверю.
– Пепельница? – туго соображала я.
Здесь надо сделать пояснение. Шеф не курил и дыма сигаретного не выносил на дух. Я перешла на тайное курение в нерабочие часы. Первую, и ее же последнюю, утреннюю сигарету выкуривала до восьми ноль-ноль. Если позже, шеф с порога улавливал запах табака, и тогда день уже не казался мне томным. А тут пепельницу в кабинет. Дела!
В понедельник все складывалось против меня. Трамвай встретился на рельсах с «москвичом». Я рванулась к автобусу, не успела и галопом, проклиная брусчатку центральной площади и тот день, когда мне впервые пришлось приступить к каждодневному изнурительному секретарскому труду, понеслась в сторону родной конторы. Пробегая мимо ларька «Союзпечать», краем