мне орден[155] Маленков,
Как-нибудь прикроюсь.
Русские военные поют даже в походе[156]:
Даже зелено-золотистые жуки, называемые у нас хрущами, – рассказывал офицер, – составляют их любимую пищу, как для нас земляника или клубника.
Солдаты ели булки из кукурузной муки с малым добавлением пшеничной и мечтали о ржаном хлебе, щах и квасе.
Дороги были отличные, с канавами по бокам, наполненными стоячей водой. Русские войска шли споро. Появлялся Суворов на своей казачьей лошадке, скакал вдоль строя, приказывал: «Запевай!».
Вдоль по речке, вдоль да по Казанке
Серый селезень плывет…
С подголосками, с посвистом лихим солдатским неслась над полями италийскими удалая русская песня, изумляя самый музыкальный в мире народ. А когда вырывался перед строем ложечник и принимался трещать деревянными ложками да идти вприсядку, тут уж не мог утерпеть сам фельдмаршал – соскакивал с лошади и начинал кружить вокруг ложечника с платочком. «За барышню» (примеч. ccxxxvi).
Русские первопоселенцы Енисея и северо-востока Сибири имеют один исток. Ангарские версии былины «Добрыня и Алеша» более ранние, чем все виды этой былины в восточной части русского Севера. «Охота к пению – характерная для сибирского крестьянства особенность» (примеч. ccxxxvii). Да и не только сибирского. Вятские крестьяне тоже любят постоянно напевать. Русские частушки, фесценнины-басни, врезавшись в детскую память, запоминаются на всю жизнь[157].
Из провала времени вырастает грандиозный образ римского учителя начальной школы: умудренного жизнью ветерана.
Отцы давали начальное образование своим и чужим детям самостоятельно. Начальные школы были рассеяны по всей Италии. Рим покорил мир не только мечом – он победил его своим учителем начальной школы.
Скромными и бедными были ученики начальной школы; беден и скромен был их учитель в Риме. Дело его было хлопотливым и трудным, дохода приносило мало, а почету – и вовсе никакого. Он не имеет права называться «профессором» – это титул преподавателей средней и высшей школы («грамматиков» и «риторов») – он всего-навсего «школьный наставник»; он не смеет сидеть в просторном кресле с высокой спинкой (кафедра) – оно предназначено только для грамматиков и риторов; императоры даруют «профессорам» большие привилегии – о «школьном учителе» они и не вспоминают. Затруднений ему, правда, не чинят: он не должен ни у кого спрашивать разрешения открыть школу, никому не должен представлять отчетов о ведении школьного дела; никто не присылает ему ни указов, ни распоряжений. Свобода у него полная – и открыть школу где угодно, и преподавать как хочешь, и умирать с голоду, если не хватит средств и способностей отвести от себя эту, по словам Гесиода, «жалостнейшую смерть». На такое невыгодное и незаметное место охотников, естественно, было мало. Занимали его с горя те, кому не удалось пристроиться в жизни лучше. Средней и высшей школой ведали обычно греки; учитель грамоты чаще всего был своим, земляком,