на макушку; после чего немедленно направился к Бев извиняться, что задержался и еще не принес выпивку. Вот это манеры!
Тредголды слышали, как почти невидимая в сумерках фигурка велела высокому мужчине выйти из фургона. Она что, иностранка? Разве ж она по-английски говорит? Но, попривыкнув к ее речи, они поняли, что это все-таки английский, но какой! Шикарный! Самый что ни на есть шикарный язык.
– Слушай, чего это они таких больших господ у нас в переулке поселили? – спросила Беверли.
– А я откуда знаю, – отозвался Тони, вглядываясь во мрак. – Где-то я ее раньше видел. Это не она работает сестрой-регистратором у доктора Хана?
– Нет, точно не она, – сказала Беверли (которая то и дело бегала к врачу и потому знала, что говорит).
– Вот уж, черт возьми, повезло так повезло: такая шикарная публика вдруг у нас в соседях!
– Зато они, по крайней мере, не нагадят в ванну, как предыдущие ублюдки.
– Что правда, то правда, – согласился Тони.
Принц Филип безмолвно взирал на дом номер девять. Рядом ожил, замигал уличный фонарь, бросая странные, неестественные блики на обветшалое новое пристанище принца. Фонарь продолжал театрально мигать, будто надеялся убедительно изобразить морской шторм. Водитель фургона опустил сзади аппарель и полез в кузов. Такого прекрасного товара он в жизни не видал – за все двадцать с лишком лет работы на перевозке мебели. Пес, сидевший в клетке в глубине фургона, зарычал, защелкал зубами и стал свирепо бросаться на прутья клетки.
– У них и собака, – заметил Тони.
– Пускай себе, лишь бы слушалась хозяев, – отозвалась Беверли.
Тони сжал плечо жены. Славная она девочка, подумал он. Без всяких там предрассудков.
Принц Филип заговорил.
– Это, черт возьми, ни в какие ворота не лезет. Я отказываюсь. Я скорее соглашусь жить в какой-нибудь поганой канаве. А этот распроклятый фонарь сведет меня с ума, – крикнул он, обращаясь непосредственно к фонарю, который тем временем продолжал изображать шторм; когда же Филип, ухватившись за фонарный столб, принялся трясти его изо всех сил, фонарь перешел к изображению урагана.
– Все ясно, – сказала Беверли. – Он псих, один из этаких, знаешь – их выпускают, чтобы они хоть померли среди нормальных людей.
В это время Филип, ринувшись к раскрытому кузову, заорал на собачонку:
– Молчать, Гаррис! Засранец эдакий!
– Может, ты и права, Бев, – обронил Тони.
Они уже собрались вернуться в дом, но тут королева обратилась к ним.
– Извините, пожалуйста, быть может, у вас найдется взаймы секач?
– Сикач? – переспросил Тони.
– Да, секач, – королева подошла к калитке.
– Сикач? – озадаченно повторила Беверли.
– Ну да.
– Я не знаю, что такое «сикач», – сказал Тони.
– Не знаете, что такое секач?
– Нет.
– Его используют для рубки.
Терпение королевы было на исходе. Она обратилась к ним с простой просьбой; но ее новые