Ну ты круто начала новую жизнь. А это... Тебе не угрожали?
– Леша! Подъезжай, поговорим. Хорошо?
– Заметано. Я позвоню. Лады?
– Лады. – И Касатонова положила трубку.
Опасаясь, что телефон снова зазвонит, она быстро оделась, протерла очки замшевым лоскутком, встряхнула головой, придавая волосам некий ей одной понятный порядок, и выскочила из квартиры, захлопнув за собой дверь. Спустившись на первый этаж, она мимоходом заглянула в почтовый ящик, убедилась, что он пуст, вышла на порог и остановилась, ослепленная ярким солнцем. А дальше произошло то, чего она и сама не могла себе объяснить, – вместо того, чтобы свернуть влево и по сухому теплому асфальту пройти к участковому, она свернула направо и пошла по сырой, разбитой, еще не просохшей дорожке к тому месту, где позапрошлой ночью стояла машина с зажженными габаритными огнями.
Ученые утверждают – если человек взял в руки совершенно незнакомую книгу, которую он никогда не читал и даже не видел, так вот, если он взял в руки эту книгу и просто пролистнул ее, не вчитываясь ни в единое слово, то вся она до последней опечатки уже в нем. И во всех своих дальнейших суждениях он, сам того не замечая, будет уже как-то соотноситься с этой книгой, с теми сведениями, которые в ней изложены. Поэтому есть смысл, несмотря ни на что, книги все-таки покупать и ставить их на полку, даже не читая. Достаточно, если вы с этой книгой десять минут посидите на диване и полистаете, не будет никакой беды, если прочтете какую-нибудь строку, абзац или даже страницу. И хотя вы не сможете ничего сказать о ее содержании – пусть это вас не огорчает: вся книга уже в вашем подсознании.
Вот так же и Касатонова.
Ночной хлопок раскрываемого зонтика под навесом вдруг вверг ее в какой-то поток, в водоворот событий, в котором она барахталась, ничего не понимая, но в то же время всеми силами стараясь в этом водовороте удержаться. Она не могла внятно изложить свой интерес к происходящему, но даже разрозненные впечатления, полученные за последние несколько дней, где-то в ней уже слепились в смутную картину случившегося, и теперь все ее усилия были направлены на то, чтобы эту картину как-то проявить, увидеть ясно и здраво.
Разметавшийся на полу труп Балмасова с дырой в затылке, из которой все еще сочилась кровь, телевизионный пульт, зажатый в его мертвой, серой уже руке, полупьяный, улыбающийся какой-то неживой улыбкой слесарь, который играючи выставляет из проема стальную дверь вместе с рамой, – чем не символ нашей беззащитности? Чем не символ тщетности человеческих усилий спастись и защититься от обстоятельств, сооруженных вокруг нас высшими силами?
Все это в сознании Касатоновой каким-то необъяснимым образом соединилось с самыми невинными, даже возвышенными, впечатлениями того дождливого вечера, когда разноцветные окна домов отражались в мокром асфальте, из влажных кустов слышался молодой смех, а женщина в светлом плаще и под темным зонтиком легкой походкой устремилась за темный угол дома, к дороге, где ее поджидала машина с зажженными габаритными огнями. И даже тургеневская строка из наугад раскрытой книги – «как хороши, как свежи были розы»...
«У убийц, наверно,