он был с утра.
– А-а-а! Ну вот и ошибка! Вы продаете газеты за прошлый год.
– Что?! Какой прошлый год? – паренек тут же притянул газету к себе и уткнулся в нее. – Вы что такое говорите! Год правильный, этот!
– Да какой же этот, если на дворе двести семнадцатый год второго тысячелетия?
– Двести шестнадцатый, дамочка. Вы что, с дуба рухнули? Двести шестнадцатый.
Теперь он смотрел на нее как на диверсанта, пытающегося подорвать продажи. «Идите уже отсюда, идите, – говорили карие глаза, – вы пугаете моих покупателей!»
– Ну как же! Сегодня двести семнадцатый год, я же точно это знаю!
Молчавший до того покупатель вступил в разговор.
– Нет, милочка. Двести шестнадцатый. Все верно, второго тысячелетия.
– Ага, – подтвердила лысая, торчащая из ларька голова. – До двести семнадцатого еще дожить надо!
– Да вы что!.. – голос Лайзы вдруг ослаб, перешел на хриплый шепот. – Быть такого не может. Ведь… не может?
«Вы мозгами двинулись», – вещал взглядом молодой продавец.
– Вы просто перепутали. Так случается. Наверное, хорошо погуляли накануне?
Кажется, мужику с аристократическим лицом стало ее жалко.
– Да перегрелась просто, бывает.
– А что, вы говорите, мосту могут дать другое имя?
Последней фразы Лайза не расслышала – перед глазами стояла напечатанная в углу газеты дата «27 июля. II216».
II216… II216… II216… Быть такого не может. Год не тот. НЕ ТОТ!
– Это… какая-то ошибка…
Она чувствовала себя плохо – утомившейся, перегревшейся, безвольной, стоящей совсем не там, где должна была стоять. Все эти слова, лица, люди, газеты – ее начинало тошнить…
– Хотите еще воды? – участливо спросил за спиной лысый. – Я вам просто так дам, без денег.
– Не надо… Ничего не надо.
Это Нордейл. Июль.
Но год не тот.
Двадцать седьмое июля не того года. Как?..
Не разбирая направления и желая лишь одного – сесть, рухнуть на газон, – Лайза слепо попятилась прочь из спасительной тени зонтика, прочь от газетного стенда, прочь от говорящих ерунду людей.
– Возьмите все-таки воды. Девушка! Возьмите…
Хлопнула дверь; невысокий лысый человек, одетый в шорты и бежевую майку, вышел из ларька, в руках он держал пластиковую бутыль.
– Эй, дамочка? Не нужно садиться на траву… Вам плохо? Возьмите воду, слышите? Возьмите.
Откуда-то сверху на нее смотрели два расплывчатых пятна – взволнованные лица парня в белой футболке и так ничего и не купившего мужчины с аристократическим лицом; в ладонь упиралось дно холодной бутылки.
Спустя полчала Лайза яростно топала ногами по земле, приминая траву.
– Я. Не! Просилась! Сюда! В Нордейл, но не сюда! НЕ НАЗАД во времени!
Редкие прохожие смотрели на нее как на психопатку, а она, не обращая внимания на изумленные взгляды, зло пинала землю.
– Покажись! Покажись, чертова будка! Дай мне войти!!!
На ее крики оборачивались, удивленно таращили