встречали ее в Ментоне, – напомнил статский советник. – Разве ты забыла?
Анна Владимировна ничего не забыла, а в особенности те взгляды, какие добрейший Павел Петрович бросал летом на очаровательную белокурую баронессу. Мадам Верховской смутно вспомнилось, что у госпожи Корф были не в порядке легкие. Также она помнила, что баронесса приехала в Ментону не одна, а с двоюродным братом, который говорил преимущественно по-английски и походил на нее как две капли воды. Впрочем, от проницательной Анны Владимировны не ускользнуло, что молодой человек вел себя очень предупредительно по отношению к кузине, – по правде говоря, даже чересчур предупредительно для обычного родственника. У статской советницы осталось впечатление, что этих двоих связывает какая-то тайна, и какого именно порядка тайна, она даже не сомневалась. Конечно же, речь шла об обыкновенном романе! Но Анна Владимировна считала себя выше сплетен и не стала ставить легкомысленной госпоже Корф на вид ее безрассудное поведение. В конце концов, пока кузен находился при ней, мадам Верховская могла не опасаться за своего супруга.
– В Ментоне было так много людей, – вздохнула Анна Владимировна. Павел Петрович недоверчиво покосился на нее, и потому она быстро добавила: – Но баронессу Корф я помню. Послушай, Павлуша…
– Что?
– А тот доктор, который тебя лечил… Венедикт Людовикович… – Анна Владимировна замялась. – Мне только сейчас в голову пришло… Зря мы, наверное, его пригласили.
– Почему? – очень сухо спросил Павел Петрович. По натуре он вовсе не был снобом, и то, что жена пыталась проявлять неуместную разборчивость, его невольно коробило.
– Но посуди сам: графиня Толстая, адвокат Городецкий и… и… – Анна Владимировна не смогла закончить фразу и только беспомощно развела руками.
Однако Павел Петрович был на редкость твердолоб.
– Не могу понять, отчего это тебя так волнует, – заявил он, пожав плечами. – Уверяю тебя, доктор вхож во многие приличные дома. И в конце концов, чем он хуже твоего хироманта?
Анна Владимировна тихо вздохнула. Боже, и отчего мужчины так упрямы? Конечно, Венедикт Людовикович – почти друг их семьи, и Павлуша ему многим обязан, но вот будет ли его присутствие уместно на их вечере? В конце концов, не стали же они приглашать, к примеру, портного Павла Петровича. А хиромант Беренделли – совершенно особая статья. Он знаменитость такого калибра, которую за честь сочтут принять где угодно, и не надо равнять его с французом-доктором, который вечно курит так неопрятно, что у него все манжеты обсыпаны пеплом. Да!
Вошел Трофим, лакей Верховских (он тоже, как и Глаша, приехал вместе с хозяевами из Москвы), и протянул статскому советнику узкий голубой конверт.
– От господина итальянца, – доложил Трофим, почтительно прокашлявшись. – Только что доставлен.
Павел Петрович открыл конверт и нахмурился.
– Что там? – с замиранием сердца спросила Анна Владимировна.
Ее муж поморщился,