Мишку за плечо. – Михайла, проснись.
«Нет, не хочу. Ни видеть, ни слышать, ни просыпаться, ничего вообще не хочу. Достало меня все, и вы все достали. Господи, сдохнуть бы, чтобы все это закончилось. Сдохну, вернусь в Питер и… и там тоже сдохну, и наконец-то все это закончится, не могу больше».
– Как тряпочный… Настена, чего это с ним?
– Не с ним, а с вами, дурнями! Заездили парня. Осьма, чего ты ему наговорил?
– Да ничего такого особенного…
– Ничего особенного? А с чего он ребят своих высвистал? Ты хоть представляешь, что бы они с тобой сделали, если бы мы их не остановили?
– Осьмуха… Кхе, ты что, от себя чего-то придумал?
– Что ты, Корней Агеич? Как договаривались: сначала про изгоев поговорили, он не придумал ничего. Ты-то говорил: выдумает, выдумает такое, что нам и в голову не придет. Не выдумал он ничего.
– Кхе… А потом? Он же не из-за этого своих убивцев звать стал?
– Не из-за этого. Я ему предложил мне усадьбу Устина продать. Сказал, что раз он на щит ее взял, значит, она ему и принадлежит. Со всем хозяйством: с холопами, пахотными землями, угодьями. Тут, правда, непонятно как-то вышло. Любой парень на его месте обрадовался бы, а он… Знаешь, Корней Агеич, ему вроде бы даже неинтересно было.
– Неинтересно? Кхе! Как это неинтересно?
– Погоди, Корней. Осьма, ну-ка вспомни хорошенько: почему ты решил, что ему неинтересно? Продавать не захотел или торговался без интереса?
– Да нет, Настена, об этом и речи не было. Он разговор обратно на изгоев перевел. Ну а я, знаешь, таким гнусом прикинулся и говорю: «Судьбу их изменить ты не можешь, но можно на их горе нажиться» – тут и началось!
– Еще раз и подробно. Как он разговор с усадьбы на изгоев перевел?
– Да что ж ты прицепилась, Настена? Глянула бы лучше Михайлу…
– Заткнись, Корней! Учить еще меня будешь! Говори, Осьма.
– Гм… Я обмолвился, что семейство сюда перевезти собираюсь, для того, мол, и усадьбу хочу купить, а он и спрашивает: «А если твоих так же переймут, как ты изгоев перенять собираешься?» А в чем дело-то?
– А ты не понимаешь? Вчера родился? Лежит парень… Не муж матерый – мальчишка! Лицо обожженное, треть уха отрезана, боится одноглазым уродом на всю жизнь остаться и не радуется тому, что на него богатство свалилось, а мучается из-за баб и детишек. И ты ничего не понял?
– Гм, я как-то и не подумал.
– А ты, Корней, подумал?
– А я-то чего? Кхе… Меня вообще в горнице не было!
– Ты-то чего? Давай-ка вспоминай: кого ты ему с утра для разговора прислал?
– Стерва.
– О чем разговор был?
– О том, чтобы дозор с болота снять, из которого эти… «пятнистые» приходили.
– Значит, напомнил Михайле лишний раз, что на него неизвестно кто охотится? Так?
– Кхе… Выходит, так.
– Как это охотятся, Корней Агеич?
– Да видишь, Осьмуха, была тут одна история…
– Погодите, мужики,