убами, – шепнул мне отец, когда в первый раз привел меня во двор к цыгану по имени Мануш. – Не сцы, пацан! – он улыбнулся и подмигнул мне.
Мы пробирались к тайному месту сквозь лабиринт глиняных сараев, высоких деревянных построек по узким и сумрачным проходам, между стен c истертой до коричневой глины известкой. Мне было тяжело дышать. Теплый бескислородный воздух был настолько пропитан липким запахом конского навоза, что я задыхался.
Отец шел впереди, а рядом с ним, прижимаясь к ноге, на поводке и в наморднике передвигал лапы наш пес – Гладиатор. Я же, боясь отстать и потеряться, ошарашенный необъяснимым страхом, наступая отцу на пятки, плелся следом.
Когда мой лоб воткнулся в спину отца, я c волнением понял – мы пришли.
Толстая дверь, обитая с внутренней стороны излохмаченным матрацем, открылась, и мне в уши хлынул поток людского галдежа, беспощадного рыка и беспомощного визга собак. Сарай был наполнен удушливым, едким табачным дымом вперемешку c запахом собак и лошадей. Увидеть и разобраться в полусумраке, что происходит внутри, было не возможно.
– Подожди, сынок, тут, – сказал отец, перекрикивая шум голосов. Он больно подхватил меня под руки и поставил на толстую деревянную балку, тянущуюся вдоль всей стены сарая, а сам вместе с Гладиатором растворился в массе серых человеческих фигур.
Уцепившись обеими руками за подпирающий крышу толстенный столб, я осмотрелся вокруг и с восторженным любопытством устремил свой взгляд в центр сарая и обалдел. С высоты мне открылось ошеломляющее зрелище, никогда ранее не виданное мной. В желтом круге света ламп, свисающих с потолка на тонких перекрученных электрических проводах, на импровизированной арены, в клубах пыли бились насмерть два огромных пса неизвестной мне породы.
Накал беспощадной звериной схватки передавался толпе, и толпа отвечала ему демоническим экстазом и, казалось, сходила с ума. Грубый мат, захлебывающийся рык псов с пеной у рта, выпученные глаза собак, ор мужиков – вот что я запомнил в тот миг. Это потрясающее событие на всю жизнь заклеймилось в моем сердце.
Одноухая, здоровенная рыжая псина, с глубокими шрамами на огромной прямоугольной голове, с изогнутым телом на длинных и мощных, словно лосиных ногах, рвала черного мохнатого коротконогого пса со смешной кличкой Окурок. Рыжий, схватив зубами коротконогого за холку, мотал его в разные стороны так, словно это была грязная половая тряпка. Клочья шерсти вперемешку с пылью летели в столбах света к потолку и, казалось, еще мгновение и Окурок будет растерзан на куски. Но странно дело, проходили секунды, а куски от коротконогого не разлетались, а напротив, измотанный Рыжий, издавая хрип, путался в собственных лапах и выдыхался. И вот мгновение и Рыжий уже свалился на спину, а мохнатый дьявол мертвой хваткой уцепился ему в глотку. Пролетела секунда, и предсмертный взвизг Рыжего ввел в ступор людей.
– Сука, вставай! – разрушая образовавшуюся тишину, завопил с кепкой на затылке пузатый мужик. Что ты разлегся!? Вставай!! – Но Рыжий не встал. Пузатый мужик рухнул на колени перед мертвым псом и закрыл ладонями свое лицо.
Окурка с трудом оторвали от жертвы, а он, словно в досаде, задыхаясь, рыча и фыркая кровавой слюнною, рвался обратно в бой.
– Ну-ну, хватит! – успокаивал Окурка хозяин по прозвищу Свистун (откуда у него была такое прозвище, я не знаю). – Молодчина! Эх ты, молодчина, мой! – трепал Свистун пса за морду, а пес не обращал внимания на похвалы, воротил, запачканную кровью, клыкастую пасть в сторону Рыжего.
Толпа все свое внимание теперь переключила на победителя; и слышались только мужское расхваливание и отмечались уникальные качества Окурка. Никому уже не было дела до пузатого мужика и его растерзанной собаки.
Я еще некоторое время понаблюдал за тем, как пузатый мужик вытер глаза, отдал скрученные в трубочку деньги Свистуну и выволок мертвого пса из сарая.
Увлеченный боем собак и гибелью одной из них, я упустил из виду родное лицо и с волнением искал его среди чужих лиц. И вот, наконец, я увидел отца. Он стоял возле Мануша и о чем-то с ним говорил. Цыган тыкал моему отцу в грудь, сжатой в кулак пачкой денег, а отец молча слушал и одергивал за поводок Гладиатора; хотя тот стоял спокойно, опустив голову вниз. Гладиатор бросал короткие взгляды на Мануша и в любой момент был готов по первому приказу уцепиться ему в руку, несмотря на то, что был в наморднике.
О чем они говорили, я не мог уловить: расстояние и шум не позволили мне разобрать их слов.
И вдруг, я услышал это страшное слово: Алабай! После чего мои колени непроизвольно ослабли.
– Алабай! – сказал кто-то из толпы. – Алабай!! – присоединился хор голосов. – Алабай! – головы мужиков завертелись в разные стороны, словно в тесной давке ищущие дверь для выхода. Я же, чуть не свалившись с бревна, решил спуститься вниз и подобраться к отцу. Мне стало невыносимо страшно оставаться одному в неведении. С огромным трудом мне удалось протиснуться поближе, и я услышать их разговор:
– Тутэ ловЭнги, ром (у тебя нет денег)! Авадэ датЫ (иди отсюда)! Джа-джа!