и Патрисио Эйвлином. За эту попытку составить объективную картину обстановки меня в Германии подвергли обструкции. Объявили «дружком диктатора». Ничего не изменило и последовавшее вскоре освобождение многих тысяч заключенных – не один год на всех митингах, встречах или иных массовых мероприятиях меня встречали транспарантами с Пиночетом и оскорбительными хоралами.
Но я все-таки продолжал твердо придерживаться принципа, выслушивать по возможности обе стороны того или иного конфликта, если ты на самом деле вознамерился отыскать истину. В большинстве случаев это происходило под возмущенные вопли тех, кто, созерцая мир из удобных кресел, были непоколебимо убеждены, что их, и только их, точка зрения единственно верна. Я неоднократно беседовал и с афганским президентом Хамидом Карзаем, и с главами афганского «Талибана». Для многочисленных кабинетных стратегов, таких, как бывший генеральный инспектор бундесвера Харальд Куят, я был и оставался «эмиссаром «Талибана». Ну а для других – просто-напросто «дружком террористов».
Ярлык «дружок террористов» сняли с меня после нескольких встреч с Башаром аль-Асадом в Дамаске. С ним я решил встретиться не только ради интервью для программы «Вельтшпигель» канала ARD, а в первую очередь ради того, чтобы обеспечить Асаду прямые контакты с администрацией США. Я был твердо убежден, что США через своих союзников – Саудовскую Аравию и Катар, снабжавших повстанцев оружием, имели возможность достичь мирного урегулирования конфликта в Сирии. Асад был готов пойти на серьезные уступки, о чем я и проинформировал американское правительство. Но оно упорно отказывалось сесть с ним за стол переговоров.
И снова волна возмущения по этому поводу.
«Благопристойная» Германия презрительно сморщила носик. «Как можно о чем-то говорить с тем, у кого руки в крови!» – негодовали политики и публицисты, готовые отдать все ради встречи с Джорджем Бушем-младшим, у которого тоже руки по локоть в крови. «Ди Вельт» писала: «Это интервью имело некое сходство с куда более ранними, на которые решались идеалистически настроенные и всякого рода “нестандартно мыслящие” публицисты, встречавшиеся в годы войны с обаятельным героем Иосифом Сталиным, а до войны умилявшиеся удивительно разносторонним обитателем Бергхофа, который всего-то стремился к тому, к чему стремились все – к праву немцев на самоопределение».
Сталин и Гитлер! Ни больше ни меньше! А то, что до меня ни один представитель западных СМИ не беседовал с сирийским президентом в столь жестком тоне, никого не интересовало. Как и то, что я параллельно вел бесчисленные беседы с противниками Асада – с бойцами «Аль-Каиды», «Сирийской свободной армии» и других мятежных группировок. И то, что Вилли Брандт смог осуществить свою «восточную политику»[11] только после личных встреч с непоколебимым Леонидом Брежневым, не послужило аргументом в мою пользу.
Запад всегда делил мир на Добро и Зло, но – по выражению экс-президента США Джимми Картера – с появлением на политической