Александр Громов

Мир Стругацких. Рассвет и Полдень (сборник)


Скачать книгу

Почвы, великого преобразования всего в ничто, а из ничего снова во все, в новое, лучшее. Ход эволюции неотвратим, необратим и бескомпромиссен, и неважно, касается ли он отдельно взятого общества или целого мира. Можно пытаться что-то изменить, можно сдерживать, вмешиваться, красть законные жертвы у этого мира, вырывать из пасти – как поступали прогрессоры на Арканаре, крадя у серых людей тех, кто не желал быть серым. И так же прогрессоры поступят на Пандоре, когда поймут, что именно здесь происходит. Как же это так, скажет Александр Васильевич, ведь и среди деревенских мужчин, истребляемых лесом, наверняка есть достойные спасения… и именно за этим, да, именно за этим здесь Соня…

      Но не за этим здесь Окана. Вовсе нет.

      Контролируемый эксперимент, так вы это называете? А тут ничего нельзя контролировать. Тут ничего не хочется контролировать, вот ведь какое дело. Если на Арканаре Соню каждое мгновение корежило от внутреннего, вечно подавляемого и оттого особенно яростного протеста, то здесь в ней с первых часов возникло чувство совершенной правильности всего происходящего. Даже когда она умирала от жажды в лесу, который казался ей враждебным, а на деле был лишь настороженным. Он сразу почуял в ней свою, почуял, что она ему родня или может ею стать. Лес отрезал ей дорогу назад, на место явки, и открыл дорогу к Городу. Лес принял ее.

      Она лежала на воде и думала про Антона и про его глаза, какими они были в тот миг, когда она подошла к нему и протянула полную пригоршню земляники. Он выронил удочку. Она попыталась улыбнуться. Там тоже было озеро. На Земле. Так далеко.

      Мы состоим из тех мест, в которых оказываемся. Эти места принимают и впитывают нас, или перемалывают, или отторгают. Это и делает нас – нами.

      Теперь, подумала Соня. После стольких мытарств. Наконец-то я дома.

      А вы ждите меня, дядя Саша, ждите. Ищите. Прочесывайте местность вокруг точки рандеву, за те месяцы, что я здесь, оно уже сто раз успело перемениться до неузнаваемости. Там, где меня высадил вертолет, теперь треугольное озеро. Не наше, но я хорошо знаю подруг, которые там живут, мы часто работаем вместе, отдыхаем, поем и делимся радостью от хорошо проделанной работы. Вы бы сказали, правда, что работа эта плохая, грязная. Что я похищаю женщин и убиваю мужчин; пусть не сама, не своими руками, но на самом деле руки мертвяков – мои, и вот этого вам никогда не понять. Да я и не допущу, чтобы вы поняли. Вмешались. Хоть одним пальцем тронули безупречную экосистему этого мира, где вода, камни, растения, животные и женщины живут в абсолютной гармонии и принятии друг друга. Где все ленивое и бессмысленное изничтожается прежде, чем успело нанести вред. Вы бы начали суетиться, дядя Саша, и со своим бесконечным прогрессорским тщеславием попытались бы сделать этот мир лучше, исходя из собственных представлений о правильном. Но здесь и так все совершенно. Здесь все работает так, как надо. Так не трогайте.

      Я не позволю вам тронуть.

      Соня увидела впереди на берегу лиловый туман, как его называли земляне, или облако, как его называли подруги – хотя было оно не туманом и не облаком,