align="center">
Глава 2
Гопкинс-Акр, 1745 год
Дэвид бродил по полям с самого полудня в сопровождении любимого сеттера, тихо наслаждаясь как одиночеством, так и упорядоченной красотой окружающего мира.
Со стерни из-под самых ног с шумом вспорхнул, взвился в небо тетерев. Ружье автоматически взлетело к плечу, щека прилипла к прикладу. Птица попала в перекрестье прицела, и он резко повел дуло влево. «Пли!» – произнес он, зная наверняка, что, если бы дослать патрон в патронник и нажать на спусковой крючок, птица бы кувырком свалилась на землю.
Сеттер бросился было за птицей, но вернулся вприпрыжку, сел у ног Дэвида и с веселым оскалом глянул на человека, как бы спрашивая: «Ну что, развлекаемся?» Потребовалось немало времени, чтобы приучить сеттеров из поместья к новому порядку вещей. Их от века тренировали поднимать дичь, а затем разыскивать добычу и приносить хозяину. Они просто не понимали, чего от них хотят теперь. Однако через несколько поколений приспособились и уже не ждали ни хлопка выстрела, ни приказа найти подбитую птицу.
Так какого рожна, спросил он себя в тысячный раз, я таскаю с собой ружье? Просто ради того, чтоб ощущать его вес и точное прилегание приклада к плечу? Или чтобы вновь доказать себе, что ныне человек, оставивший за плечами долгую историю жестокостей и зверств, достиг наконец истинной цивилизованности? Но такой ответ – просто позерство. Он, Дэвид, не способен зарезать овцу, но ест баранину. Он по-прежнему плотояден, а любой плотоядный – убийца.
Пришлось напомнить себе, что денек выдался славный, даже если бы не довелось встретить ни одной птицы. Он постоял на холме, глядя вниз на крытые соломой хижины, где жили те, кто пашет землю и держит скот. На окрестных пастбищах паслись коровы и овцы, иногда сами по себе, иногда под присмотром подростков и собак. Встретил он сегодня и стаи хрюкающих свиней, диких, как олени, рыщущих по лесным чащобам в поисках палых желудей. Но ни к свиньям, ни к людям он близко не подходил – не дерзнул. Как ни старался, не удавалось почувствовать себя сродни простофилям, радостно ковыряющимся в земле. Другое дело – впитывать душой переменчивые краски осенних лесов, вдыхать чистый студеный воздух. Он спускался к ручьям, бегущим под сенью могучих дерев, и пил прямо из ладоней, следя за стремительными тенями форелей.
Еще раньше он приметил Колючку, который затеял очередную нелепую игру и аккуратно прыгал туда-сюда по какой-то непонятной схеме. Дэвид довольно долго наблюдал за ним, в который раз недоумевая: что за существо этот Колючка, что у него на уме?
Наигравшись, Колючка поскакал прочь, в сторону лесной опушки, и его прыжки стали как бы свободнее и грациознее, чем во время игры, когда его связывали путы неких правил. Яркое послеполуденное солнце отражалось в его шаровидном теле, острые кончики шипов словно нанизывали солнечные лучи и рассыпали их искрами. Дэвид окликнул Колючку, хотя тот, очевидно, не расслышал и вскоре скрылся в лесу.
День выдался что надо, сказал себе Дэвид, но тени становятся длиннее, а ветерок прохладнее.