мимо родных стен. Дом, в котором он жил, был старинный, каменный, с барельефами мифологических героев древней Эллады, украшавшими фасад трёх этажей. Проходя рядом, он невольно замедлил шаг, будто хотел согреться у холодных стен каменного дома. Олег чувствовал себя бездомным псом, убежавшим на ночь из своей стаи.
Было за полночь. Окна чернели глазницами. И только на первом этаже центрального подъезда, там, где жила тихая скромная девочка Анютка, которую в детстве дворовая ребятня нередко обзывала «цветком» или «цыплёнком», горел свет от настольной лампы. Тёплое янтарное освещение мягко золотило строгое окно, завораживая и притягивая взгляд. Что-то волшебное и сказочное было в этом освещении. Олег вытянул шею и засмотрелся. Если бы кто-то в этот момент случайно его заметил, то, верно, принял бы за сумасшедшего. Человек в черном бушлате напоминал голодного пса, который, облизываясь, смотрит туда, откуда исходят аппетитные запахи мясных блюд. Впрочем, его голод был по домашнему уюту. «Ребёнок» побеждал в осеннем противостоянии с «воином», так же, как вода побеждает камень. Ему почему-то ужасно захотелось заглянуть в это окно и увидеть лицо Анютки, прикоснуться взглядом к чистым, наивным, доверчивым чертам.
Осторожно приблизившись к окну, он схватился одной рукой за карниз, нащупал ногой выступ в доме, резко поднялся и заглянул туда, откуда исходил этот волшебный золотистый цвет. Конечно, Олег рисковал испугать Анютку и тем самым загнать свою тоску глубоко под кожу, однако чудаковатое желание было сильнее страха. Он увидел её, и что-то особенное вошло в его душу невидимыми лучами. Нежная светлоликая девочка сидела при свете настольной лампы и читала какую-то толстую книжку. Чёлка её светлых волос упала со лба и нежно касалась щеки. Олега настолько заворожила эта живая картинка – домашний уют, тихий и тёплый свет лампы, милое личико Анютки, её осмысленный сосредоточенный взгляд, – что он простоял в неудобном положении секунд десять. Юноша не шевелился, будто боялся спугнуть новое, сладостно-щемящее чувство приятной лёгкой грусти.
Эти десять секунд были сравнимы с внезапным восхождением души в райские обители, с гипнозом, с наркотическим опьянением. В «ночное» курсанта гнала грубая животная страсть, а тут вдруг – живая картинка из чего-то тихого, уютного и родного, похожего на детское счастье.
Олег улыбнулся и, спрыгнув с окна, медленно побрёл назад в училище. Почему-то юноше вспомнились строки из стихотворения Пастернака: «Мело, мело по всей земле во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела».
К Алине юноша больше не приходил. Не хотелось. Друзья-курсанты грубо раззадоривали его, отпуская разного рода сальные шуточки, однако Олегу до них не было никакого дела.
В следующее увольнение, в которое в честь ноябрьских праздников были отпущены все желающие, включая таких бунтарей, как Гапонов, его потянуло домой. Мама расплакалась от радости и долго не выпускала