надо предотвращать.
– Значит, ты просто вылетаешь из милиции.
– Уже вылетел. И из города, между прочим. У меня тут никого. Я чужой… Так что ни одна собака обо мне не тявкнет.
– А если с потрохами будет плохо? Куда пожалуешься?
– Господу Богу, Юрай! Господу Богу. Это, конечно, дерьмовый вариант, и пока у меня хреново, я сам чувствую. И лекарств никаких нету. Так вот и лежу.
Врач на все упреки ответил Юраю, что была б его воля, он бы такого больного оставил подыхать под забором. Лекарств не даем? Правильно, не даем. Потому что нету. А были бы – дали бы другому. У них вон лежат и откопанные из завалов шахты, и отравленные метаном, и вытащенные из автомобильных катастроф. Да мало ли хороших больных, для которых нет лекарств, чтоб думать о насильнике в погонах?
– У меня нет слов, – сказал Юрай. – А ваши бы положить на мелодию.
– Не острите мне тут! – заорал врач. – Собутыльник? Или кто? Тоже ведь в побоях? И мы вас тут перевязывай! А бинты у нас есть? А йод? Вы его с собой принесли? Вы за него заплатили?
Буквально схватившись за голову, Юрай бежал от врача. Надо было ехать в Горловск и выяснять, как дела у Алены и детей. И Оле Кравцовой хотелось посмотреть в личико. И карелу Олегу тоже. Слава богу, что он хоть идет по разряду «хороших больных». А шофер тот, алкаш? Кто он? С чего это его развернуло на «рафик»?
Юрай еще раз вынес утки за больными, мокрым полотенцем стер у Михаила кровь на ногах, вымолил у сестры для него таблетку анальгина. Шел и думал, что надо как-то уговорить тетку не бросать круглоголового и поддержать в больнице. А потом ему, Юраю, как главному источнику всех несчастий, надо будет помочь парню найти на этой земле кусочек места для себя. Юрай был так убит и расстроен, что не видел никакой другой возможности, как забрать Михайлу к себе в Москву и пристроить в каких-нибудь Люберцах. Ну вот… Еще одно доказательство нехитрой Юраевой отмычки. Не мог Михайла совершить страшный грех, ибо не было этого в его голове. А в чьей-то, совсем ему неизвестной голове была мысль-идея вывести круглоголового из игры, и не как-нибудь, а с позором и поношением. Дорогая для сокрытия любого преступления окантовка – чужой позор и чужое поношение. Умный человек придумал и ловко осуществил.
Юрай не заметил, что дорога из больницы пролегла мимо дома, где жила уже покойная мисс Менд и где так бездарно, без толку провел он свое любительское расследование. Ведь, по существу, на толк хватило одного визита Михайлы. Это он нашел открытку из Москвы, он раскопал эти странные имена: Олдос, Лодя, Ирма. А карела, между прочим, звали Олег… Он же, Юрай, имеет в активе больную голову, покуроченную колючкой шею и пуговицу от солдатской ширинки. Которая, вот она, в кармане.
Юрай шел мимо аккуратного штакетника, который изучил еще раньше, он шел в сопровождении звона в голове и уже точно знал, что большая часть тайны всей этой трагической истории тут, но никому до этого нет дела. А есть дело, но нет ни права, ни возможности проникнуть в эту тайну дальше. Вот он пройдет сейчас мимо – и прощай, мисс Менд, прощай!
– Заходи, – услышал он голос.
Хозяин, аккуратно