в январе месяце, в Запорожье открылась моровая язва; уже в марте месяце от этой язвы опустели села Романково, Кодак, Самара и Перещепино; в октябре месяце обезлюдели многие славяносербские шанцы; в это время добычей страшной смерти сделались в Елисаветграде правитель духовных дел, священник Василий Логовик, в Бахмуте Семен Башинский, в Таганроге Михаил Парафацкий, в Азове Георгий Хрещатицкий и Михаил Алексеев, в конном казацком полку Павел Григорьев и многие другие[154]. Наконец, в 1772 году, весной, в Запорожье было страшное и разорительное наводнение, а летом открылась повсеместная чума[155].
Страшные бедствия, которые приходилось испытать казаку, застигнутому в диких степях Запорожского края, художественно обрисованы в народной думе «О побеге трех братьев из-под Азова», в которой представлено, как два брата едут на конях через восточные степи Запорожья, а третий, пеший – пехотинец, спешит-поспешает за конными братьями, напрасно молит их взять его с собой, потом теряет их из виду, добирается до Савур-могилы и тут в страшных муках погибает от голода и жажды:
Из-пид города, спид Азова то невелыки туманы уставали.
Як три браты ридненьки,
Як голубоньки сывеньки,
Из города, из Азова, з тяжкой неволи
У землю хрестиянську до батька, до матери, до роду утикали.
Два брата кинных,
А третий брат, меньший, пиша-пишаныця,
За кинними братами угоняе,
На биле камння,
Ня сыре кориння
Свой нижки казацьки-молодецьки побивае;
Кровью слид заливае,
И до кинных братикив словами промовляе:
«Братики мои ридненьки,
Голубоньки сывеньки,
Добре вы учините,
Мене, наименыпого брата, миж кони возьмите,
И в землю християнську, до отця, до матери, до роду надвезите».
И ти браты тое зачували,
Словами промовляли:
Братику мылый,
Голубоньку сывый,
Ради б мы тебе миж кони узяти,
И буде нас Азовська орда нагоняти,
Буде в пень сикти-рубати,
И буде нам велыку муку завдавати».
И тее промовляли,
Видтиль побигали…
Тоди меньший брат на Савур-могилу збигае,
Словами промовляе,
Слёзами облывае:
Побило мене в поли три недоли:
Перша доля безхлибье,
Друга доля безвидье,
А третя – буйный витер в поли повивае,
Видного казака з ниг валяе.
Тоди меньший брат на Савур-могилу зихожае,
Головку свою казацьку склоняе,
Батькову-матчину молитву споминае.
От руками не визьме
Ногами не пиде,
И ясными очима на небо не зглине,
Кругом взирае,
Тяжко вздыхае:
«Голово моя казацькая!
Бували мы у землях турецьких,
У вирах бусурменських;
А теперь прыпало на безвидди, на безхлибьи