Пусть камень этот останется с ней, пусть он бережет ее покой. Пусть Бог, что в небе, увидев этот камень средь бескрайних песков, вспомнит о душе невинной, отлетевшей до времени. Пусть даст этой душе в жизни загробной то, что так скупо отмерил на земле – радости умиротворения. Плачет Лот навзрыд, трясутся его худые плечи. А мать стоит рядом и глаза ее сухи. Не осталось у нее слез для Нехамы – все их выплакала долгими одинокими ночами, вспоминая любимого мужа и думая со страхом о судьбе детей своих. Если бы она могла заплакать, может быть и боль в сердце чуть утишилась? Разрывается ее сердце материнское от невыразимой скорби, но молчит Такха каменно, лишь прикусила губу до крови.
– Пора! – бросает Аврам сурово, и первым отходит.
За ним остальные идут к верблюдам и начинают вьючить животных в дорогу. Вот и мать ушла, пошатываясь, ведя за руку испуганно хныкающую Рухаму. А Лот все сидит на коленях у могильного холма сестры своей и воет от боли, мотая головой из стороны в сторону. Люди смотрят на него снизу и терпеливо ждут. И всем им отчего-то стыдно. Быть может оттого, что неспособны они так же страстно любить и болеть неистово душой за родного им человека, как мальчишка этот странный.
8
Все изменилось вокруг. Вышел караван на большую дорогу, где поставлены бережно для путников страждущих колодцы с прохладной чистой водой, где пестреют на горизонте шатры скотоводов, где в оазисах пышных раскинулись селенья богатые и где белеют в тени каменистых холмов небольшие города за крепостными стенами, в которых нетрудно найти пристанище в домах постоялых, поесть лакомств в харчевнях, а на пестрых базарах купить необходимое или диковинное.
Даже воздух здесь другой – смешались в нем тысячи ароматов. И легкий ветер, что дует постоянно. Как встанет солнце и нагреется земля, дует он в спину горячей струей, словно подгоняя путников подальше от мертвой пустыни. А как солнце зайдет, дует с севера знобкой прохладой, так что по ночам уже приходится укрываться одеялами в шатрах.
Спит Лот в шатре дяди своего. Спит беспокойно. Выходит он иногда посреди ночи, чтобы вдохнуть воздуха влажного, что приносит ветер с родины его отца. Смотрит на бескрайнее небесное поле, усеянное звездами словно цветами, смотрит на огромную изумрудную луну, вглядывается в темноту горизонта, будто пытаясь увидеть в ней скрытые до рассветного часа чудеса грядущего дня. Странное лихорадочное возбуждение чувствует он в последние дни. Все ему непривычно, все тревожит своей чрезмерной красотой. Привык он к однообразию скудной жизни в пустыне. Привык к жизни суровой на грани смерти. И бежит Лот, забыв про стыд, от смутной тревоги в шатер матери своей – тихо проскальзывает сквозь полог, находит на ощупь край одеяла и спешит прильнуть к родному телу. А мать словно ждет его – вот уже ее рука ласковая зарылась в его кудри и сухие горячие губы прильнули к его прохладному лбу. И сразу становится