студентке, она бы через пару лет от него сбежала, и стал бы он целибатом. И еще через годик-другой сам бы начал куролесить…
«Ну уж нет! – подумал Преосвященный. – Этого точно не надо!»
На следующий день Ярослав пришел уже вместе с невестой. Архиерей и в этот раз был приветлив. Он даже (крайне редкий случай!) распорядился принести в свой кабинет чай и какое-то печенье – почти роскошь по меркам Иркутска 1990 года! – и на правах заботливого хозяина угощал Славу и Лену. Последняя была просто очарована таким простым, отеческим приемом. Что же до Преосвященного, то ему она тоже понравилась. Интеллигентная, умная, воспитанная – как раз то, что Ярославу нужно. «Вот и меняются времена! – рассуждал он про себя. – В годы моей молодости матушки – это либо поповские дочери, либо девки колхозные… А теперь, наконец, и интеллигенция пошла. Высшее образование, филолог, в типографии работает… Меняются, меняются времена!»
– Ну, вот и славно! Подавайте документы в ЗАГС, а как зарегистрируют, так мы вас и повенчаем! – довольно сказал архиерей. – А вы, Лена, смотрите, построже с ним! Я на вас надеюсь!
Лена сияла счастливой улыбкой.
Документы в ЗАГС были поданы. И через месяц, как и полагается, в паспортах Ярослава Андрейко и Елены, теперь уже тоже Андрейко, появились штампы, свидетельствующие о регистрации брака. На следующий день после этого их обвенчал кафедральный протоиерей. Единственное, что омрачало радость свадьбы – это реакция родителей Ярослава. Отец, несмотря на всю свою воспитанность и тактичность, охарактеризовал выбор сына посредством лексики, к которой он не прибегал со времен срочной службы. Мать от подобных комментариев воздержалась, однако во время венчания ее лицо было столь мертвенно бледным, что можно было подумать, ее сына отпевают, а не женят… Впрочем, совсем скоро должна была состояться хиротония, а следом за ней и переезд в Мангазейск, и общение с родителями, внезапно ставшее столь болезненным, поневоле должно было свестись к минимуму.
Через пару дней после венчания Ярослав, вместе с архиереем и настоятелем кафедрального собора, поехал в иркутский облисполком. Это была обычная для Московского Патриархата процедура, оставшаяся от советских времен. На поповском жаргоне ее называли «смотринами». В СССР любой «служитель культа» мог действовать не иначе, как получив регистрацию у уполномоченного Совета по делам религий. По сути дела, именно такие уполномоченные часто были реальными руководителями епархий. Поэтому всякого кандидата в священники, во избежание недоразумений, накануне хиротонии представляли соответствующим «ответственным товарищам», которые должны были решить, может или не может этот человек быть «служителем культа» в государстве развитого социализма.
Еще лет пять назад от этих «смотрин» зависело очень многое. Люди с высшим образованием, особенно гуманитарным, дети из «уважаемых» семей или же те, кого подозревали в политической неблагонадежности, не имели или почти не имели никаких шансов.
Но сейчас на дворе