с учетом последних церковных веяний, а равно и того, что он впервые ступил на мангазейскую землю, встреча с крестом была бы уместной…
В зале прилета его ждали лишь два священника, один из которых держал в руках букет цветов. Первый был невысокого роста, с округлым лицом и вообще весьма округлый этакой мягкой, домашней и уютной, полнотой. Борода была аккуратно подстрижена, а длинные волосы собраны в опрятный «хвост». Наверное, если б он жил во времена передвижников, то те непременно упросили бы его поработать моделью – настолько внешность его соответствовала стереотипному образу русского попа. Но, хотя облик и был стереотипным, карикатурных черт в нем не наблюдалось.
Второй встречающий священник тоже не отличался худобой, но его полнота выглядела иначе. Она не так бросалась в глаза – то ли из-за того, что он был выше своего собрата почти на голову, то ли потому, что во всем его облике чувствовалась какая-то начальственная напряженность – а начальству, как известно, лишние килограммы к лицу. Вроде и ничего особенного во внешности – так, небольшая борода, этакая кустарная эспаньолка, светлые волосы, слегка заостренный, почти орлиный нос. Разве взгляд – такой, что, встретив его, возникало ощущение, будто с разбегу налетел на кирпичную стену…
– Ваше Преосвященство, благословите!
– Благословите, Владыко святый! – заметив архиерея, они оба почти подбежали к нему, кланяясь на ходу.
Евсевий, улыбаясь, неспешно и размашисто преподал обоим благословение. Затем один из них – тот, что пониже и пополнее – вручил ему букет и произнес нечто вроде приветственного слова:
– Ваше Преосвященство, Преосвященнейший Владыко Евсевий! Простите нас за столь скромную встречу – к сожалению, согласовать с руководством аэропорта подобающий прием не удалось… Мы счастливы, что осиротевшая мангазейская земля вновь обрела архипастыря и отца, мы счастливы, что мангазейская кафедра, после краткого периода вдовства, вновь обрела своего Ангела! Многая лета, Владыко!
– Многая лета! – присоединился второй священник.
Евсевий выслушал приветствие с подобающей серьезностью.
– Как звать вас, отцы? – спросил он после провозглашенного многолетия.
– Иеромонах Игнатий Пермяков, настоятель Свято-Воскресенского кафедрального храма, – ответил священник, произносивший приветственное слово.
– Иерей Василий Васильев, – как будто отрубая каждое слово, по-военному отрапортовал второй священник. – Был благочинным Мангазейского округа.
– А почему был? – спросил Евсевий, слегка удивившись.
– Был раньше, а теперь как благословите, – так же четко и громко, но при этом опустив глаза, отрапортовал Васильев.
Евсевий чуть улыбнулся. Подобное поведение, на его взгляд, было признаком смирения, и это ему нравилось. Радовало его еще кое-что: в словах и манерах Васильева угадывалось военное прошлое. Хотя сам Евсевий после окончания срочной службы