чечетку. Но, сильнее меня интересовало другое.
– И что, такие записи хорошо покупают? – потихоньку спросил я Василича, наклонившись к самому его уху, чтобы тот меня услышал через грохот музыки.
Содержатель подпольной студии в ответ только неопределенно мотнул голосовой, подкручивая тумблеры магнитофона.
– Получается – вы продюсер? Как Фрэнк Фариан у «Бони М»? – польстил я и попал в точку.
– Типа того, – благосклонно отозвался Василич. – Только Фариан за свою работу имеет миллионы и виллу на Лазурном берегу. А мы в «совке» трудовую копейку зарабатываем вечно под страхом, что посадят за предпринимательство и все нажитое конфискуют…
– А много пленок удается продать? – не унимался я. – Получается в стране много любителей блатной песни?
– Все слушают! – словно укоряя меня за «темноту» разгорячился Василич. – Да и не могут такие песни не иметь спроса в стране, где каждый второй или сидел, или будет сидеть. Вообще – это самая подлинная народная песня. Ей спасались в неволе, чтобы душу сохранить… Возьми «Мурку»? Это же классическое аргентинское танго! Кровь, любовь, измена, и мелодия соответствующая… Или «Очи черные»? Это же старинная кабацкая песня!.. А по телевизору у нас только Брежнев Леонид Ильич, а из народного – хор имени Пятницкого – сотня откормленных бугаев и девах в сарафанах! А души в них ни на грош. Мы просто заняли свою нишу. Нас тайком слушать будут всегда! А сколько пленок продается – даже не знаю. Я делаю оригинал – первую запись, самую ценную. А потом с нее уже другие люди запишут «первую копию» – качество будет чуть-чуть похуже. С нее – запишут еще несколько копий. А дальше – на продажу. И там уже без счета. Мне говорили, что наш лучший концерт – чуть ли не миллион копий разошлось! – прихвастнул разгоряченный Василич. – Точно, как у «Бони М»… Нам бы «золотой диск» полагался.
Музыканты, завершая, смачно ударили по струнам. А барабанщик последний раз легонько взбрыкнул палочками по медной тарелочке.
– Ну, за первую песню надо выпить! – заявил довольный Алеша.
– Никакой водки! – запротестовал продюсер.
Но теперь уже музыканты не собирались его слушать. Компания сгрудилась над тазиком с винегретом. Смирившийся Василич тоже подставил стакан.
– Ну, чтобы когда-нибудь и наши записи слушали, как Козина или Утесова Леонида Осиповича… – произносил внушительный тост клавишник.
– Не станет никто нас слушать, – рука Алеши дрогнула, и певец перелил себе водки через край. – А и ладно! Лишь бы лавэ платили за нашу халтуру, – скептически сморщился он, поднося рюмку ко рту.
Я чокнулся вместе со всеми, проглотил свою порцию теплой водки и зачерпнул винегрет. В этой компании со странными подпольными музыкантами я уже считался своим.
– Потоп! – неожиданно взвизгнула Ева из коридора. – Заливает!
Это розы, брошенные мною в ванну, забили сток и вода действительно уже переливалась через край.
– Быстро убирай этот бардак! – заорал,