не колдун ли ты? – спросил дед, мрачно глядя на манипуляции гостя.
– Может, и колдун, – пожал тот плечами. – Поди теперь разбери – время-то странное, непонятное.
– И где ты всему этому выучился?
– А на войне и выучился.
– Это на какой же?
– Просто так спрашиваешь? – нахмурился солдат. – Или на самом деле знать хочешь?
Что-то нехорошее мелькнуло в его взгляде, недоброе, страшное. Старик испугался, отвел глаза.
– Мы уже прорвали оборону и шли на Выборг, – сказал солдат, – как вдруг вокруг мертвецы начали вставать. Все солдаты, которых мы убили, поднялись и набросились на нас, только теперь пули им были нипочем. И те наши, кто погибал, тоже вставали и дрались уже на их стороне. Эх, мать, ну и страху мы тогда натерпелись! Драпали так, что штаны теряли. Из боя ушли, думали, выжили. А вот хрен! Чертовы финны! У них в каждой деревеньке, в каждом хуторке мертвецы прятались. Я два года выбирался из тех мест – и сам сейчас не верю, что выбрался. Два года я жил среди мертвецов! Проклятый Маннергейм превратил половину своей страны в ад, лишь бы она не досталась Советам… Говорят, он плохо кончил – сошел с ума и превратился в какую-то морскую тварь, скользкую, как сопля. А его мертвецы так и служат ему – и тем, кто его таким сделал… Эх, мать…
Старик мало что понял из сказанного, но выяснять побоялся.
– Я видел это много раз в финских деревнях и на границе, – продолжал солдат, глядя в окно и качая головой. – Сначала всегда появляется один мертвец из местных. Его называют вербовщиком – он ходит от дома к дому и несет смерть. Если его не остановить, он отправит на кладбище всю деревню. А потом появляется другой мертвец – его зовут поводырем…
– Прекрати это, – прошептал старик, закрывая ладонями уши. – Прошу – прекрати…
Ночью солдат вышел на улицу, глянул на звездное небо, прислушался и сразу определил, откуда ждать страшного гостя, – в северной стороне такая тишь стояла, что казалось, будто нет там ничего: ни бессонных пичуг, ни травы с деревьями, ни насекомых – только черный бездонный провал прямо в звездный космос, в вечный безмолвный вакуум, в другой мир.
– Эх, мать, – выдохнул солдат и поежился.
Он вернулся в дом, оставив дверь открытой. Заглянул в комнату, где на печи и полатях спрятались хозяева – все восемь человек. Задул лампадку, отвернул к стене икону, тихо перешел в сени, где сидел деревянный болван с живым куриным сердцем внутри, и начал доставать из торбы странные предметы: камень, похожий на череп, изогнутый медный нож, костяной рог, железный крюк. Разложив все свое имущество, солдат куском мела нарисовал какие-то знаки на стенах, начертил рассыпающей головешкой несколько символов на пороге и опустился на колени перед самым входом. В правой руке он держал нож, в левой – крюк.
Солдат был совершенно спокоен – дело свое он знал хорошо, а смерти давно не боялся.
У него еще оставалось немного времени – он чувствовал это. Вербовщик сейчас был далеко – прятался где-то на окраине, в какой-нибудь сырой яме, или на илистом