много выпив до своего припадка, он гладко перешел от двухсловного заклятия к более сложной конструкции. Ее он обратил на нас:
– Ну что, богатеи? У вас настолько отяжелели кошельки, что не дают вам поспешить на помощь братьям! Пустили бежать перед собой этого толстого парижского бонвивана. Сына Марии Катаджи! Да еще и рукоплещете ему! Разве такому, как он, по силам создать новую Сербию? На пламени сербского восстания он зажигает себе венчальную свечку!
Я сообразил, что припадочный имеет в виду князя Милана.
Одеревенелые мужланы после каждой фразы кричали: «Так оно и есть!», а другому юноше явно было плохо от всего этого. А больше всего от вина. Он прислонился к стене.
Их главный заводила, с бородкой, опять обрушился на нас, угрожая «стереть нас с лица земли». Только пьяный мог принять нас за богатеев.
А затем он запел странную песню, которую двое его приятелей с готовностью подхватили. Похоже, они не слишком хорошо уловили мотив, но, как это ни странно, слова песни так звучали даже явственней. А текст был такой:
Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог!
Мы пойдем к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдем,
С ним пошлем мы злодеям проклятья —
На борьбу мы его позовем.
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!
Вперед!
Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают тяжелый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой!
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся, крик мести народной!
Вперед!
Откуда-то вынырнул Стевча. И многозначительно шепнул мне на ухо: «Марсельеза!»
Я не очень хорошо его понял. Стевча попробовал мне объяснить, что это – коммунары, радикалы, из Ясеницы.
Из канцелярии выбежали двое полицейских и прикладами вкупе с ногами стали наказывать троицу за отсутствие слуха. Неприятно было смотреть, как они дубасят пьяную компанию.
– Так и нужно. Иначе мы окажемся в… – Стевча показал рукой за Дунай, откуда он переселился в Гроцку, и добавил: – Такие нас и туркам продадут, если что.
Пока бородача тащили в канцелярию, он смотрел на меня укоризненно, как будто это я привел полицейских. И упрямо пытался довольно высокими каблуками зацепиться за брусчатку. Его тошнило. Сербия, похоже, навсегда останется полицейской страной. Не могу сказать, что испытываю какую-то особую симпатию к коммунарам, я отлично знаю, что с ними надо действовать жестко, и все же…
Сейчас,