контроля над своей сферой интересов в Восточной Европе, нетерпимость к слишком явному отходу своих союзников от образцовой советской модели общественного устройства. Этот вызов оказал несомненное влияние и на внутриполитическую ситуацию в СССР, породив в сознании советской партократии контрреформаторский «венгерский синдром», сдерживавший процессы десталинизации советского общества. Этот синдром зримо присутствовал в нем по крайней мере до февраля 1984 года, пока был жив Ю. В. Андропов, который, будучи послом СССР в Венгрии в 1954–1957 годах, сумел превратить «венгерскую трагедию» в трамплин для головокружительного карьерного взлета.
В 1968 году, когда внимание во всем мире было приковано к процессу обновления в Чехословакии, Венгрию осени 1956 года вспоминали постоянно. Вспоминали все: и коммунисты-реформаторы («архитекторы» Пражской весны), всё делавшие для того, чтобы избежать эксцессов «будапештской осени»; и их противники, напротив, постоянно пугавшие обывателя и Москву возможностью развития событий по венгерскому варианту; и советское руководство, начиная с марта на заседаниях Политбюро то и дело проводившее параллели с венгерскими событиями; и западные наблюдатели, прогнозировавшие силовое вмешательство СССР как наиболее вероятный вариант разрешения чехословацкого кризиса[7].
При всём международном значении венгерских событий, в первую очередь они, конечно же, повлияли на дальнейшую внутриполитическую эволюцию самой Венгрии. Кадаровский режим, с конца 1960-х годов ставший своего рода витриной «социалистического содружества», хотя в конечном счете и потерпевший неудачу, явился результатом, продуктом того компромисса между коммунистическим руководством страны и венгерским обществом, а также и компромиссом между венгерской коммунистической элитой и Москвой, который не мог быть достигнут без памяти о событиях 1956 года. Хотя эту память власти и пытались вытравлять из общественного сознания (о чем будет сказано подробно на страницах этой книги), она присутствовала в обществе по крайней мере на подсознательном уровне. Присутствовала и в качестве примера, но прежде всего в качестве предостережения.
Разумеется, перед автором встает вопрос о дефиниции описываемых событий. Что это было в своей основе? Восстание, революция? Можно ли говорить о венгерском кризисе как о феномене международных отношений? Несомненно, в октябре – ноябре 1956 года достиг своей кульминации системный внутренний кризис, охвативший все сферы общественной жизни Венгрии. В международном плане венгерские события тех недель вошли в историю как наиболее мощное вплоть до 1989 года антитоталитарное выступление в одной из стран сферы влияния СССР, подавленное силой советского оружия. «То, что случилось, вырвалось из осатаневшей от страданий, готовой на все нации, как пожар в засуху от случайного возгорания», – писал в свободной прессе тех дней классик венгерской литературы XX века Ласло Немет[8].