говорил, что хочет заставить меня почувствовать себя уверенней и лучше. И ему это на самом деле удавалось. Быть любимой Гленом казалось мне тогда верхом благополучия.
Кейт Уотерс глядит на меня, снова склоняя голову набок. Что ж, она вроде неплохой человек, и я, пожалуй, дам то, что ей нужно. Прежде я никогда не разговаривала с журналистами – если не считать того, что велела им убираться восвояси, – и даже не представляла, что когда-либо пущу кого-то из них в дом. Не один год они время от времени заявлялись к нашей двери, но до сегодняшнего дня ни одному не удавалось проникнуть внутрь. Уж Глен за этим бдительно следил!
Но теперь-то его нет. Да и Кейт Уотерс кажется мне совсем непохожей на тех газетчиков. Она говорит, будто ощущает со мною «истинное родство». Мол, ей кажется, что мы знаем друг друга уже долгие годы. Я понимаю, что она имеет в виду.
– Должно быть, его смерть обернулась для вас страшным потрясением, – говорит она, опять пожимая мне руку.
Я молча киваю.
Не могу же я ей сказать, как в последние дни лежала без сна, желая, чтобы Глена не стало. Ну не то чтобы он вдруг умер, нет. Я не желала ему ни боли, ни страданий – ничего подобного. Я просто хотела, чтобы рядом со мной его никогда больше не было. Я даже проигрывала в воображении один момент, когда мне звонят из полиции и скорбный низкий голос говорит: «Миссис Тейлор, мне крайне жаль, но у нас скверные вести». И от предвкушения следующей фразы меня почти всегда пробирал смех: «Миссис Тейлор, боюсь, произошел несчастный случай, и ваш муж погиб».
А потом я представляла саму себя – прямо видела воочию, как, всхлипывая, снимаю трубку и звоню его матери, говоря: «Мэри, так жаль, но у меня для вас печальные вести. Насчет Глена. Он мертв», – и она потрясенно вскрикивает. И я представляю, как она предается скорби. Как друзья сочувствуют моей утрате и вокруг меня собирается семья. И от всего этого я испытываю тайное волнение.
Это я‑то – скорбящая вдова? Ох, не смешите вы меня!
Естественно, когда позже это случилось на самом деле, то, казалось, все не по-настоящему. На какое-то мгновение в реакции его матери послышалось такое же чувство облегчения, что сидело во мне, – мол, наконец-то все закончилось, – а потом она опустила руку с трубкой, оплакивая своего мальчика. У нас не было друзей, чтобы сообщить кому-то о случившемся, да и родственников вокруг меня собралось – раз-два и обчелся.
Кейт Уотерс между тем щебечет, что ей надо бы воспользоваться уборной и что неплохо бы приготовить еще по чашке чая, и я позволяю ей самой хозяйничать, отдавая свою кружку и показывая ступеньки вниз, к туалету. Когда она удаляется, быстро оглядываю комнату, убеждаясь, что ничего из вещей Глена не пропало. Не сперла ли она себе что-нибудь как сувенир. А то Глен меня предупреждал. Он мне много чего порассказал об этих господах из прессы.
Вот слышу, как в туалете спускается вода, и довольно скоро в гостиной появляется Кейт с подносом и начинает распространяться насчет того, какая я, должно быть, замечательная женщина, какая верная