а на их передних мачтах были подняты княжеские флаги семейства Меньшиковых: гордые золотоглазые чёрные кошки – на фоне нежно-алой утренней зари…[8]
Глава вторая
Царский каприз и прощальное письмо
В приоткрытое окошко кареты неожиданно ворвались неаппетитные запахи.
– Что это такое? – брезгливо закрутил грушеобразным носом Медзоморт-паша. – Складывается впечатление, что впереди находится гигантская кухня. Причём кухня, в которой уже лет двадцать-тридцать никто толком не убирался: сплошной чад от подгоревшего некачественного масла, перебродившими помоями несёт за морскую милю…. Бр-р-р!
– Да, умеют восточные люди за всеми вещами и предметами закреплять точные и цветастые образы! – восхитился Алёшка Бровкин. – Москва – большая и грязная кухня, где никто никогда толком не убирался? Браво, браво! Вы, Медзоморт-паша, попали не в бровь, а в глаз! Что касаемо нашей первопрестольной…. Пётр Алексеевич решил, что новые европейские порядки мы заведём уже в Питербурхе, когда туда окончательно и бесповоротно перенесём русскую столицу. Мол, там-то мы уж точно построим истинный Парадиз, чтобы всякие немцы да голландцы обзавидовались! Ну, а Москву пока решили не переиначивать. Чего уж там, древность, как-никак, старина…
Под проживание турецкого посланника Иван Артёмич отвёл двухэтажный флигелёк своего каменного московского дома, причём две просторные светёлки были предназначены для жён высокородного Медзоморт-паши. Егору, как любимой и старшей «жене» почтенного басурмана досталась отдельная комната, являвшаяся – в старые и добрые времена – домашней библиотекой образованного семейства Бровкиных.
«Наша Александра Ивановна и здесь, судя по выбору книг, приложила свою нежную и романтичную руку», – печально вздохнув, отметил внутренний голос.
Егор запер дверь на щеколду, торопливо (жарко очень!) сбросил чадру на пол и от нечего делать погрузился в чтение. Как раз нашлась и подходящая литература, посвящённая плаваниям смелых голландских и испанских моряков по неведомым и загадочным южным морям.
Иван Артёмич уже послал нарочного в Преображенский дворец – с известием, что на Москву пожаловал полномочный турецкий посланник Медзоморт-паша, личный друг Небеснородного султана. Теперь надо было дожидаться царской реакции.
Вскоре за окнами послышался неясный шум, испуганные охи и ахи, громкое конское ржанье. Егор осторожно выглянул из-за плотной занавески и непроизвольно присвистнул от удивления: через широко распахнутые ворота во двор к Бровкиным въехала хорошо ему знакомая царская карета, запряжённая четвёркой чёрных коней.
«Смотри-ка ты, Пётр Алексеевич изволили пожаловать лично!», – восхищённо зацокал внутренний голос. – Что же его так заинтересовало? Вернее, кто? Медзоморт-паша, прибывший обсуждать дальнейшее развитие торговых отношений между Турцией и Россией, или вице-адмирал Алексей Иванович Бровкин,