Он провел с ним целый ряд проникновенных бесед, открывая незамысловатые сияющие перспективы смершевской карьеры и особо давя на любовь к Родине. Неизвестно, как повернулось бы дело, но однажды несчастный особист был найден бездыханным. Бамбуковая стрелка торчала у него из щетины затылочной ямки. На похоронах суровый Коминт плакал и клялся отомстить.
Две недели спустя он попал в госпиталь с признаками неизвестного военной медицине тропического заболевания, а через полгода лечения был списан вчистую. Надо ли говорить, что болезнь прошла бесследно и без каких-либо осложнений сразу же за воротами хабаровского госпиталя…
Время с сорок шестого по пятьдесят третий год для многих работников МГБ, бывшего НКВД, омрачилось, помимо политических, и чисто личными неприятностями: ни с того ни с сего гибли, попадая под уличный транспорт и поезда метрополитена им. Л.М.Кагановича[80], тонули, выпадали из окон, зарезывались хулиганами, поражались электрическим током и ботулизмом[81] их любимые собаки, женщины, жены, дети, родители, братья и сёстры. Так, следователь Долгушин Пётр Романович лишился последовательно всех родственников, любовниц и коллекции певчих птиц, после чего сам наложил на себя руки (правда, довольно странным и редким способом)… Сменяющие друг друга на боевом посту следователи пытались вывести систему этих умертвий, раскрыть неведомую могущественную террористическую организацию, через разветвлённую (внутреннюю и зарубежную) агентуру выйти на жестоких таинственных убийц – но тщетно. Коминт же в это время весело колесил по стране, ставил новые номера, женился на дочке фокусника-манипулятора Асрияна и сделал её своей бессменной партнёршей…
Так продолжалось до нечаянной встречи его с Николаем Степановичем Тихоновым[82]. После этого полоса таинственных убийств внезапно прекратилась, и следователи пришли к неизбежному выводу, что убийца найден. Или помер. А знаменитый муровец Щеглов[83] просто махнул покалеченной трёхпалой рукой и сказал мрачно: «Выгорел материал…»
Сидели, по давнему обыкновению, на кухне, потому что в столовой было шумно и небезопасно: внуки осваивали томагавки. Пили ситро.
– …позвонила с аэровокзала, еле нашла жетон, сказала, что падает, что вызывали «скорую». Сейчас она в Боткине, живая, но тяжёлая, не пускают к ней. А твои, значит…
– Да, и мои.
– Эх, ввязался ты…
– Да вот, ввязался сдуру. Главное – непонятно, во что. То ли какие-то чёрные маги, то ли…
– И что теперь делать?
– А что делать? Будем брать тот дом. В Крыму. Ты и я.
– М-да. Ты хоть знаешь, что там искать?
– Примерно – знаю… Да, в конце концов, хоть дитя вытащим.
– Ну, разве что.
– Тебе мало?
– По самые уши.
– Если повезёт – выйдем на что-то большее.
– Моим недобитым бы такое везение.
– Ты пойми, старикашка: первый раз за