– именно они вели его от одного приключения к другому, из каждого выводя победителем. «Чрескольжение» существует! Какой был шанс, что рыбацкие сказки окажутся правдой? Какова вероятность, что на Грке принц разыщет хоть что-то кроме обломков скал и гниющего хлама? Но всякие вероятности в смятении отступили перед его блистательной волей. Удача сопутствует дерзким. Фортуна целует беспечных. Море расступается перед лихими. Марко подошёл к Радаманту близко-близко. Его факел вспыхнул в гранях сапфира тысячью огоньков и рассыпал по каменной морде голубые трепетные блики. Радамант сиял и лучился, плотно зажатый четырьмя гранитными клыками в искажённой от злобы пасти. Словно во сне, Марко медленно протянул пальцы и прикоснулся к этой прозрачной, застывшей капле воды, и ощутил подушечками тихое, тёплое гудение. Он вздрогнул от неожиданности, но пальцев не оторвал, зачарованный живостью сапфира. Камень мягко трепетал под пальцами, точно кошачий живот, одновременно убаюкивая и распаляя воображение. Это был не просто огромный сапфир. Принц видел драгоценные камни много раз, он даже пару раз играл ими, тайком пробираясь в сокровищницу отца, как играют другие мальчики стеклянными шариками. Они были красивыми, лучистыми, даже чуть тёплыми в ладони – но ни один из них не был таким живым. Ни один из них не урчал, как котёнок; не окутывал рассудок тёплой молочной пеленой, как дремотный человечек из сказок, что приходит к малышам перед сном с волшебными зонтиками.
Марко тряхнул головой, прогоняя морок. Немудрено, что капитан Жемчужная Борода пожелал всенепременно завладеть Радамантом! Только отчего заробел он тронуть сам камень и притащил его сюда вместе с громоздкой, тяжеленной оправой? Может, ему приглянулась сама статуя мантикоры? Вряд ли. Хоть чёрный гранит и почитался благородным материалом и в природе был редок, скульптура была уродлива. Что такого сказал ему поверженный обезьяний вождь? И с чего это Руфус Жемчужная Борода, привыкший со смехом плевать в лицо суевериям, вдруг прислушался к словам старого ванары? Принц огляделся по сторонам. Рядом, по правую руку, высилось в полумраке изваяние охотника. Изогнувшись в пол-оборота, тот поражал копьём дикую свинью, вставшую на дыбы у его ног; однако занесённая рука человека была пуста: копьё то ли просто подразумевалось фантазией ваятеля, то ли было бесцеремонно выдернуто пиратами. Так или иначе, пальцы, сжимающие воображаемое древко, были все целёхоньки. Подтянувшись на носочках, Марко вложил факел статуе в горсть. Отошёл на несколько шагов назад и рассмеялся: теперь казалось, это не охотник, замахнувшийся оружием на зверя, а романтичный герой с пылающим светочем в руке ведёт неразумную животину за собой из мрака дикости к свету цивилизации. Ученье – свет, говорил он свинье, а неученье – тьма. От смеха принц снова ощутил прилив бодрого непокорства. Охотник-просветитель озарял зал со скульптурами, руки Марко теперь были свободны. Он выволок из ножен клинок и снова взглянул на мерцающий сапфир, примеряясь. Сердце колотилось. Кажется, Марко понял, почему удача, в конце концов, изменила Руфусу. Беда с пиратом приключилась