в Омске, надо было выяснить настроение фронта и, опираясь на него, принимать те или иные решения в отношении тыла.
В Омске Директория располагала только что сформированным батальоном ставки, а так как реальная помощь, в виде чехов, по-прежнему сознательно исключалась, преимущество в силах было на стороне враждебных Директории группировок Омска.
Несмотря на то что государственная охрана все же была возглавлена эсером Роговским, ему не удалось создать за столь краткий срок надежной полицейской силы. Эсеровская же партия в лице ее Центрального комитета, так неосторожно выпустившая скомпрометировавшую ее прокламацию, в действительности тоже ничего не сделала. Довольно сильная рабочая группа Омска осталась без всякого на нее воздействия и одинаково была озлоблена как против только что упраздненного, но фактически оставшегося в виде совета министров Административного совета, так и против Директории, не сумевшей защитить ее от суровых кар в связи с забастовкой112.
Высший командный состав в Омске, начиная с начальника штаба ставки Розанова, неизменно опровергавшего в своих докладах серьезность положения, двоился и осторожно нащупывал, на чьей стороне будет победа.
Это чрезвычайно ярко выявилось в поведении временно командующего Сибирской армией генерала Матковского, командира Степного корпуса, штаб которого находился в Омске.
13 ноября на банкете в честь прибывших в Омск французских офицеров находившиеся там русские офицеры не только потребовали исполнения старого русского гимна «Боже, царя храни», но и начали подпевать. Создалась неловкость. Бывшие в числе гостей французский высокий комиссар Реньо, французский и американский консулы не встали. Не встал и находившийся на банкете представитель Управления делами Директории. Начался скандал.
Старший из русских военных начальников генерал Матковский не принял никаких мер даже в отношении особенно разошедшегося полковника, который оказался атаманом Красильниковым, заявившим, между прочим, что «мы всегда по первому зову пойдем за Михайловым и Вологодским».
Иностранные представители нашли, что «это, в конце концов, довольно скучная история – возвращение к старому», и уехали с банкета.
Я на другой день узнал об этой истории и по телефону спросил Матковского – арестовал ли он виновных. Матковский ответил, что он все еще выясняет таковых, а затем спросил: «А если среди виновных окажется сам Красильников – и его арестовать»?
Это спрашивал командующий армией – старый, казалось, опытный генерал.
«Конечно, арестовать, вы заставляете меня учить вас вашим обязанностям».
Я уехал на фронт. Красильников, как я потом узнал, так и не был арестован Матковским, зато в его отряде с раздражением говорили, что Главковерх приказал арестовать их атамана.
А через три дня Красильников, на глазах бездействовавшего Матковского, арестовывал членов Директории.
Возвращаюсь к дневнику.
На пути в Челябинск.