на стартовую площадку и с возгласом «Ух!» совершить следом за другом-приятелем прыжок.
Стал было для прыжка на волю протискиваться к окну Ким Сергеев, но тут из глубины огромной классной комнаты послышался хрипловатый баритон Бори Бессарабова – не упустил случая подъелдыкнуть:
– Ким, купаться? В Большой пруд? А пузыри не забыл взять?
– Какие пузыри? Какие? Какие? – заверещали девицы, а Боря во всю глотку запел, приноравливаясь к обстановке, речитативом:
– Пошёл купаться Аверлей, Аверлей, оставив дома Доротею. С собою пару пузырей берёт он, плавать не умея. К ногам приделал пузыри…
– Бычачьи? – послышался ехидный писклявый тенорок Олега Ясиновского. – Га-га-га!
Но Бессарабова сбить с нотного стана невозможно – профи! Он тотчас поднял песню в тоне.
Старинная, озорная студенческая песня зазвучала во всё его хрипатое горло с бендюжными фиоритурами, орнаментальными пассажами, декорирующими простенькую мелодию. Он начал исполнять куплет сызнова, из-за того, что его сбил с ритма Ясиновский.
– К ногам приделал пузыри, пузыри и окунулся с головою, но голова тяжелее ног – она осталась под водою. Жена, узнав про ту беду, сначала верить не хотела, но ноги милого в пруду она узрев, окаменела.
Ким, полагая, что это Бессарабов над ним насмешничает, осатаневши, бросился на нашего барда, однако народ вступился за певца:
– Пусть допоёт! Интересно же знать, чем там дело кончилось…
Борис по просьбе класса исполнил-таки заключительный куплет:
– Прошло сто лет, и пруд заглох, и заросли травой аллеи. Но до сих пор, но до сих пор торчат, торчат там пара ног и остов бедной Доротеи.
Киму в состоянии лёгкого затемнения разума бластилось, представлялось, будто песню про супружескую верность студенты чеховского времени сочинили в предвиденье его, Кима, негаснущей, пламенной любви к Ларисе Петуховой. Боря Бессарабов, на безопасном расстоянии от дергающегося в крепких руках своих дружков Кима, великодушно открещивался от самого себя. Это он делал артистически:
– Ты чего, Ким? Ты чего? Песня к тебе не имеет никакого отношения. Если правду говорить, я имел в виду поддразнить Рыжего, Витальку Комиссарова, и его ненаглядную Зинку Недуеву. А ты вообразил! Тоже мне Ромео с Почтовой.
Нельзя обойти вниманием Зину Недуеву. Чего таить, любовался ею. Сильно в ней чувствовалось женское начало. Тихоня, а переживания – ой-ой-ой! Тогда, весной сорок восьмого года, посвятил ей собственного сочинения стансы. Это было время ранних поэтических проб пера. Начало начал. В «Стансах Зины Недуевой» явлена дерзкая попытка проникнуть в мир женского сердца.
Сиреневым духом прелестным
Ветер тихонечко веет.
Желание, до поры неизвестное, —
Чувство женское исподволь зреет.
Он мой нарушил покой.
Любит? Не любит? Не знаю…
Песню печали пропой,
Иволга, птица лесная.
– Атас! Вера Васильевна