сердце? Ты же стоишь на учете у докторов!
– Не забыл, – ответил я. – При чем тут мое сердце?
– При том. В байдарочный поход тебе нельзя. Нагрузки, сложности. В пути приступ, что тогда педагогам делать?
– Ничего. Звонить ноль – три! – раздражился я. – Пап, ну ты как всегда – про нагрузки и мое сердце! Я в Интернете читал – с моей болячкой живут сто лет.
Отец встал, походил по комнате, зачем-то потрогал листья бегонии (у нас на окне растет гигантская бегония), сел в кресло снова и, уже не глядя на меня, сказал:
– Валера, мне надоело твое вранье. Думаешь, данные из одной школы не поступили в другую? И учителя дураки, они про учеников ничегошеньки не знают?
Я пожал плечами: хрен их разберет.
– Кто писал заявление? – спросил отец.
Ах вот оно что!
– Я, – легко ответил я, улыбнувшись.
– Врешь. Почерк росписи не твой, – строго парировал отец.
– Ой, я забыл! Если не я, то Подгорбунский, – сообщил я. А что тут такого? Мы же не магазин ограбили.
– Рыжий такой? Серьга в ухе? Из прошлой школы? – Вопросы из отца прямо посыпались, как горошины из стручка.
– Ну да, – опять легко подтвердил я. – Рыжий. Серьга.
– Значит, проделки Подгорбунского? – В голосе отца прозвучали угрожающие нотки.
– Пап, ладно. Что ты пристал? Ну сидели с Подгорбунским, ржали. Потом придумали про заявление… – заканючил я. – Пошутить уже нельзя?
Отец ничего не ответил на мой дурацкий вопрос. Сидел молчал, наконец снова взглянул на меня.
– Сын… – сказал он драматическим голосом. – Ты уже большой. Хочешь поговорить про маму?
У меня что-то напряглось внутри, под ложечкой. Словно я должен шагнуть со скалы в пропасть. Тьфу, гадость какая!
– Нет, – ответил я отцу, – на фиг мне это надо? Я ж ее не знал.
Я видел, как у отца зашевелились желваки на скулах и сжались кулаки.
– Значит, мама для тебя – пустое место?
– Выходит, так. Пап, я ж ее не помню.
– Но когда-то ты должен обо всем узнать… – вздохнул отец.
– О чем – обо всем? – дебильно поинтересовался я.
– Ну, о том, как мы с мамой жили… какая она была… как ты появился… Мы тебя с бабушкой и дедушкой берегли, не говорили про маму… – Отец с трудом подбирал слова. – А сейчас… я думаю… самое время… Это заявление от имени мамы… Я обалдел, когда Наталья Юрьевна его показала…
Я понял – отец завел шарманку, и это, если не остановить, надолго. Я встал и сказал:
– Слушай, пап, не заморачивайся. Я уже все знаю. Мне достаточно.
Я хотел выйти из комнаты, но отец громко приказал:
– Стой!
Я оглянулся. Никогда не забуду, как в одну секунду лицо отца побелело. Он вскочил со своего места, схватил меня за руку:
– Что ты знаешь?! Откуда?
Я начал выкручиваться из его железной хватки:
– Отстань! Отпусти!
– Что ты знаешь, паршивец? Кто с тобой говорил? Ну! – настаивал отец незнакомым, злым голосом.
– Все, все знаю! Но не скажу! – завопил я. – Вцепился,