и увела мальчика.
А икона все так же темнела в углу своим таинственным четырехугольником. И все так же нельзя было, кажется, рассмотреть даже намека на изображение…
Любовь творит чудеса
Князь Н. Д. Жевахов в своих воспоминаниях описал чудо воскрешения отрока по молитве священника. В приходе священника Алексия Гневушева, что в селе Бортсурманы Курмышского уезда Симбирской губернии, умер мальчик лет двенадцати. Его все считали ангелом. Куда бы он ни приходил, он везде приносил с собой Небо. Прибежит в какую-либо избу, а там мужики дерутся или бабы таскают одна другую за волосы. Постоит молча на пороге – слова никому не скажет. Только из лучистых глаз его – точно свет небесный, так и искрится во все стороны. Как увидят его люди, так мигом все стихает. А как стихнет все – он и улыбнется. Да так, будто вспыхнет весь, и озарит своим сиянием, и сделается сам таким ясным да светлым, что тьма греховная, людская, пред ним и растает, точно ее и не было, и начнут люди обниматься, и плакать, и просить прощения, а ведь перед тем чуть не убивали друг друга!..
А мальчик вспорхнет и побежит к другому кому-нибудь.
Он никогда ничего не говорил, а только смотрел пристально, молча, точно насквозь все видел.
И так порхал он из одной избы в другую; только от винной лавки убегал. И никто не слышал от него ни одного слова, разве родителям своим что-нибудь скажет. Родители его были простые крестьяне, ничего не понимали из того, что он говорил, а только молились на него, как на святого. Да и мудрено было его понять, когда он говорил о Небе, а не о земле, рассказывал, что ему говорили ангелы.
Случилось в селе какое-то торжество. Перепились мужики, и пошел разгул, и продолжался он чуть не целую неделю, а закончился, как всегда, побоищем.
А мальчик взял да и умер.
Тут только протрезвились мужики! Рвали на себе волосы, винили себя за смерть святого отрока; бабы выли и причитали, все село днем и ночью не расходилось – все каялись перед Богом, забыв и о работе, и о своем хозяйстве.
А мальчик, точно живой, лежал в гробике, и сквозь закрытые глаза его светилась улыбка. Кто посмотрит на него – так то одного, то другого без чувств и вынесут из избы. И целую неделю не хоронили усопшего, пока не показались признаки разложения. Тогда понесли гроб в церковь.
Началось отпевание…
Что творилось в церкви, передать невозможно!
Каждый обвинял себя в его смерти, а на тех, кто пьянствовал да дрался, даже жалко было смотреть.
Вдруг из алтаря раздался крик священника. Стоя пред престолом с высоко поднятыми к небу руками, он с величайшим дерзновением взывал к Богу, громко, на весь храм:
– Боже мой, Боже мой! Ты видишь, что нет у меня сил дать отроку сему последнего целования… Внемли стенаниям и плачу раскаявшихся, внемли страданиям родительского сердца, внемли моему старческому воплю. Не отнимай от нас дитя сие, Тобою нам данное – во исправление, для вразумления, для прославления Имени Твоего Святого…
И стихло все в алтаре…
И